В ссылке 1923-26гг.

Первое время у ссыльных было трудное, но сносное существование. Многие устроились на работу. Тернавцев зарабатывал на жизнь, давая уроки, но уроки все были до осенних экзаменов. В августе 1924 года Тобольский исполком постановил всех ссыльных со всех служб удалить. Многие ссыльные пришли в отчаяние, ведь они остались без средств существования, особенно те, которым неоткуда было ждать помощи.

Тернавцев надеялся, что положение крайней нужды временное, что срок его через 4 месяца может окончиться. В Москве или Петрограде, вероятно, поселиться ему не позволят, но он готов переехать в какой-нибудь провинциальный губернский или уездный город и зарабатывать уроками. Но пока огорчают безрадостные вести от родственников из Питера, к тому же они никак не могут собраться, чтобы прислать ему примус. Друзья поддерживали Тернавцева чем могли: писали письма, высылали деньги, слали нужные ему книги. Раз нет заработка, то приходится сводить концы с концами. Для соблюдения экономии, Тернавцев давно не обедает в столовой, а готовит себе сам на примусе. В продаже есть рыба, телятина, дешевый картофель, овощи, густое молоко. В этом отношении здесь уже хорошо, не то, что в Березове или Обдорске, где нет ни масла, ни молока, ни овощей.

Он продолжает углубленно заниматься Толкованием на Апокалипсис, много читает. Мысли поверяет фактам, стараясь в фактах истории прочитать состоявшиеся там мысли и образы. Тяжко только, что совершенно не с кем поделиться мыслями. В книгах здесь недостатка нет. Тут прежде было очень богатое книжное собрание, но только всё это спутано, загублено, разворовано, как и везде.

Тернавцев подал ходатайство о досрочном освобождении. Но когда пришел на очередную регистрацию, ему сообщили об отказе в досрочном освобождении, ссылаясь на отношение ОГПУ от 27/II-1925г. за № 11865. Тернавцев увидел мистический смысл в поразительном совпадении чисел: 27/II — это же 14 февраля, день его рождения. Значит, сам Бог своею рукой хочет его оставить здесь, вероятно, чтобы он здесь углубился в себя и созрел больше в своих плодах.

По почте пришла посылка от сестры Жени; посылка шла около месяца, но всё дошло хорошо. Удивительно, но посылки доходили безукоризненно. Дочь из Петрограда прислала три тома «Анналов по всеобщей истории за 1924 г.», где Тернавцев нашел много интересного. Особенно рад был встретить рецензию о 6-м томе Зеека «Падение Западной Римской империи», вышедшем на немецком языке: ведь Римской империей он интересуется уже много лет. Тернавцев, переписываясь с П.П.Перцовым, постоянно призывает его стать церковным человеком, обратиться к Богу. Он пишет ему: «Вы в большом самообольщении на счет себя, если не можете сделать этот шаг, совершенно необходимый для Вашего внутреннего роста. Поймите, что Вы бесконечно богатый источник игнорируете, тысячелетием испытанный путь. И весь смысл переживаемого — это именно кара за отвращение и высокомерное игнорирование этого же источника. Господь да поможет Вам.<...> Господь да приведёт и Вас на свои сладостные пажити. Без этого теперь нельзя жить ни философу, ни эстетику, ни историку». (31. РГАЛИ. Ф. 1796, оп.1, ед.хр.202, л.7-8).

Обменивается письмами с М.В.Нестеровым, поздравляет с днем ангела. Радуется письмам от Надежды Григорьевны Чулковой. Вспоминает Андрея Белого, Вячеслава Иванова. Постоянно молится о Василии Васильевиче Розанове.

Пока апрель, навигации еще нет. Но Тернавцев переживает, что скоро начнётся особенно тягостное время, когда начнут ходить пароходы и станут отправлять ссыльных пачками «на низ», т.е. на еще более дальний север. С каждым пароходом тревога, что и его отправят.

В ночь на 28 мая 1925 года почти все ссыльные, перебравшиеся в Тобольск, были арестованы и отправлены в тюрьму, в том числе и Тернавцев. Он едва успел взять подушку и одеяло. Три дня всех продержали в кошмарных условиях. Ссыльным было обещано, что подавшие заявления будут отпущены домой за вещами, что лица преклонного возраста и предоставившие удостоверения о болезни останутся в Тобольске. Тернавцев предоставил свидетельство от контрольной Врачебной комиссии, которую недавно прошел, о том, что он страдает ревматизмом, общим атеросклерозом, расстройством сердечной деятельности, астмой и нуждается в операции, к тому же ему 60-ый год. И тем не менее его отправили в Сургут! При чем не позволили даже взять вещей из дома, а прямо повезли на пароход к третьему свистку. Если бы хозяева, у которых жил Тернавцев, не принесли его чемодан и корзину на пароход, то он бы оказался в одной рубахе выброшенным на такое расстояние на север. Сургут на Оби — захолустье невообразимое, за 800 верст от Тобольска и 1200 верст от Тюмени. Всех домов около 250. Единственное каменное здание во всем городе это церковь, построенная лет 200 тому назад пленными шведами после Северной войны при Петре 1. Когда с пароходом приезжает священник, в храме идёт служба.

Если в Тобольске Тернавцев имел кое-какой заработок, то в Сургуте надежд на это почти нет. Он снимает крохотную клетушку за 3 руб. в месяц с самоваром и с тем, что хозяйка готовит ему обед из его продуктов. Но продуктов в городе нет и они гораздо дороже, чем в Тобольске. Дети Шура и Муся обещают помогать отцу, так как они устроились на службу, и им теперь живется намного лучше.

Помогают деньгами также и Вера Федоровна и Александр Иванович (Новгородцев)

Летом Тернавцев вновь подал заявление в Тобольское ГПУ. Между прочим, лица, организовавшие высылку, уволены с мест — жаловаться не на кого. Ответа из Тобольска пока нет. Можно послать телеграфное ходатайство в Екатеринбургское ГПУ, но жалко тратить деньги. Шура хлопочет в Петрограде, но больших надежд на успех они не вызывают. Все же Тернавцев питает слабую надежду, что власти с последним пароходом возвратят его в Тобольск. Но зимовать пришлось в Сургуте.

В январе 1926 года окончился срок ссылки Тернавцева, но до навигации, т.е. до июня, из Сургута не выбраться. И он продолжает заниматься, читать, думать и старается нести свой крест безропотно, хотя большим лишением ощущает для себя отсутствие, с кем можно было бы советоваться и проверять себя. Среди книг, присланных П.П.Перцовым, были философские труды Карсавина Льва Платоновича, рассказы Романова Пантелеймона Сергеевича, журналы «Бюллетени литературы», Плотин, романы Келлермана Бернгарда. Пока в Сургуте зима, Тернавцев наблюдает, как местные аборигены — самоеды приезжают на оленях в кооператив за покупками, приезжают с детьми и женами, которые располагаются в лавке прямо на полу. Большинство из них еще не крещены, а язычники.

Наконец-то документы из ГПУ получены, и по ним Тернавцев выхлопотал себе паспорт на 3 года из Сургутской милиции на свободное проживание во всей РСФСР.

23 июня Томским пароходом Тернавцев направляется в Тобольск, потом путь лежит в Тюмень, в Москву заезжать он не намерен, хочет сделать остановку в Ростове Ярославском. Но заезжает в Москву на неделю, к любимой Вере Федоровне; у неё дома встречается с Перцовым Петром Петровичем, с которым многое нужно было обсудить. Потом — к родным в Петроград, где застал только Марию Адамовну и больного Шуру. За прошедшее время дочери Тернавцева повыходили замуж; и сейчас они с мужьями отдыхали в Евпатории. Вскоре Муся приехала, Тернавцев с Маней её встречали на вокзале. После почти пятилетней разлуки Муся показалась Тернавцеву просто красавицей. Познакомился с её мужем, Малаховским Брониславом Брониславовичем; он ему понравился, хотя Маня, Ирина и даже Николай Аркадьевич считали, что эта партия Муси не особенно удачна, потому что у него характер не особенно хорош. Зато Муся считала мужа совершенством во всех отношениях, только маленького роста. Бронислав Брониславович окончил Академию художеств по архитектурному классу, осталось сдать окончательный проект на звание художника-архитектора. Работает в журнале «Смехач», рисует карикатуры, но ему скоро предстоит отбыть в течение года военную повинность. Муся с Брониславом живут отдельно от родителей. Валентину Александровичу почему-то тревожно за Мусю, ему кажется, что она как-то менее способна отстаивать себя в борьбе.

Пребывание в Петрограде принесло много радостных встреч. Тихменева Николая Аркадьевича обнимал как родного, навестил Лукьянова Сергея Михайловича, виделся с Нумеровым Николаем Васильевичем, был целый вечер у Василия Васильевича Успенского, посетил Наталию Григорьевну Чулкову. И, конечно, прошелся по памятным для него местам, связанным с Верой Федоровной: отправился к Финляндскому вокзалу, ходил по тому тротуару, около того парадного хода, на дверях которого всё та же большая ручка, смотрел в те окна...ходил мимо того бакалейного магазина на углу Нижегородской улицы и Симбирской, мимо того двора, где жила Вера Федоровна. Ходил и на 5-ю Рождественскую, к тому дому, где он сам жил так долго.

В начале сентября вернулась Ирина с мужем, Щеголевым Павлом Павловичем. Они оба понравились Тернавцеву. Семейная жизнь их не очень складывается из-за разлада с родителями Павла Павловича. Павел, хотя и профессор университета, историк, получает только 42 рубля, всё остальное — это иждивение родителей. Ирина потребовала от мужа, чтобы они с осени жили непременно отдельно; он обещал, но потом пошел на попятный, так как у родителей жить выгодно — всё даром. И Валентин Александрович с тревогой смотрел на их будущее. Родители Павла, Павел Елисеевич и Валентина Андреевна, устроили Валентину Александровичу и Мане торжественный обед, но обстановка за столом была довольно натянутой. Сам Щеголев Павел Елисеевич, известный литературовед, зарабатывал массу денег, но всё проживал, так как пьянствовал и кутил, покупал картины. Валентина Андреевна, урожд. Богуславская, до замужества была артисткой. Блок увлекался ею и в мае 1908 года посвятил ей три послания «В.Щ.»: «Все помнит о весле вздыхающем мое блаженное плечо…», «Черный ворон в сумраке снежном…», «Знаю я твое льстивое имя…». Вскоре Ирина Валентиновна и Павел Павлович расстались, но сохранили самые близкие дружеские отношения. Он женился на Изоргиной, которая была всецело занята наукой, а все житейские заботы о муже охотно оставила Ирине.

Муся и Ирина слыли замечательными красавицами, очень известными в кругах литературной и художественной богемы Петрограда и Москвы. Кузмин Михаил Алексеевич в «Дневнике 1934 года» писал: «Июнь, 17, воскресенье. Котирующиеся женщины. Совсем особые. Это не красавицы, не кокотки, но есть и от красавиц, и от кокоток, и от Торгсина. Но сразу видно, что линия взята на какое-то «содержание». Сёстры Симонич, сёстры Тернавцевы, жена Лавренёва, жена Саянова, Лиля Брик, теперь стала Глебова, Марина Бок – явно с котировкой. Есть много женщин и красивее, и богаче, которые впечатления дорогих красавиц не производят».

Среди их знакомых Луначарский (дважды обедал у них дома), Алексей Николаевич Толстой и его жена Наталья Васильевна, семейство Радловых, Александр Николаевич Тихонов, Александр Александрович Осмеркин, семейство Щуко, Рина Зеленая и многие другие.

В начале сентября Тернавцев выбрал себе место жительства. Можно было поселиться в Тобольске или Серпухове. И за то, и за другое решение было много одинаковых оснований и возражений. Тернавцев усердно помолился и три раза подряд вытянул «Серпухов».

8 декабря 1926 родилась внучка Катенька – Екатерина Брониславовна Малаховская.

 Назад Вперед