Петербургский период 1900-1917гг.
Духовная академия
Про обучение в Академии упомянуто в трёх источниках.
Во-первых, в воспоминаниях священника Александра Ельчанинова; во-вторых, в
книге «Краткий список лицам, служащим по ведомству православного исповедания на
1917 г.», СПб, на стр.110 читаем «оконч<ил>
курс вольно-слуш<ателем> Импер<аторскую> Петр<оградскую> Дух<овную> Акад<емию>»; и, в-третьих, в заметках Петра Константиновича Иванова
«О Н.А.Бердяеве и В.А.Тернавцеве», изданных «Новым журналом» № 60, 1960 г,
Нью-Йорк, стр. 285-289: «Он окончил не в ранней молодости духовную академию не
только блестяще, но и с великими на него надеждами в высших духовных кругах.
Считался звездой первой величины среди духовенства, хотя по воспитанию и
привычкам был совершенно светским человеком <…>».
Он знакомится с ректором Духовной академии Сергием,
епископом Ямбургским, с преподавателями и студентами. Среди них Вышеславцев
Пётр, Бриллиантов И.И, Успенские Владимир Васильевич и Василий Васильевич,
Щербов Иван Павлович, Щукин Сергей Николаевич, Карташов Антон Владимирович,
Нумеров Николай Васильевич, Титлинов Борис Васильевич, Альбов Иван Федорович и
другие. Большинство из них потом были участниками Религиозно-философских
собраний.
Последнее десятилетие 19-го века можно считать переломным
моментом в жизни Валентина Александровича, оно было одним из важнейших этапов
поиска смысла жизни. Он никогда не думал так напряженно и высоко, не доходил до
такой высоты мысли, как в это время. И то, что он нашел тогда: открывшиеся
глубины Евангелия, духовные прозрения, вера в тысячелетнее Царство Божье на
земле,- навсегда останется его убеждением и опорой в жизни.
Валентин Александрович привлекал к себе всех, с кем
встречался, своей необычайной красотой, с итальянскими чертами лица, высоким
ростом, выражением величественно-простым во всем своём облике. Очень меткую и
объёмную характеристику дала Зинаида Гиппиус: «<…>
этот богослов-эрудит, пламенный православный церковник, происходил не из
духовного звания. Русский по отцу - итальянец по матери; и материнская кровь в
нём чувствовалась сразу. Да, впрочем, всё чувствовалось в нём сразу: так он был
ярок. Яркость – главная, кажется, его черта. Высокий, плечистый, но легкий,
чуть-чуть расхлябанный, - не по-русски, а по-итальянски, с леностью в самых
живых движениях, чернокудрый и чернобородый, - он походил иногда на гигантского
ребёнка: такие детские бывали у него глаза и такой детский смех. А то
чувствуется и хитринка: себе на уме. Помню, как он пришел к нам в первый раз:
сидел, большой и робкий, с мягкими концами разлетающегося галстука. Самое
замечательное в нём – его талантливость; какое-то общее пыланье и неожиданные переливы
огня. <…> Самый простой рассказ он передавал образно, художественно,
нисколько не ища этих образов: сами приходили. Был ли умён? Трудно сказать. Его
талантливость, яркость, его прекрасный русский язык, - тоже совсем не
«интеллигентский», - его упрямо-узкая, фанатическая, но глубокая и своеобразная
трактовка некоторых идей, как-то заслоняли вопрос о его уме». (З.Гиппиус.
Правда о земле// «Мосты», №7, 1961).
С.К.Маковский вспоминал о Тернавцеве: «<…>говоря
на очень по-народному русском языке, не без славянизмов и церковного «о», он
убеждал густым задушевным голосом и непосредственностью жеста, находил слова,
чтобы сказать о самом «недопустимом» с традиционной точки зрения, не оскорбляя
слуха затвердевших в суеверии (sic!) иерархов».
(С.К.Маковский. На Парнасе серебряного века, 1962, с.29-33)
П.К.Иванов вспоминал, что профессор Вышеславцев,
восхищаясь, даже с оттенком благоговения, говорил, что никогда не встречал
столь вдохновенного интерпретатора самых таинственных и высоких предметов
христианства как Тернавцева.
Валентин Александрович быстро сошелся с интеллигентскими
кругами Петербурга. Особенно сдружился с Василием Васильевичем Розановым, был с
ним «на ты». По воскресеньям на журфиксы, которые устраивала падчерица
В.В.Розанова – Александра Михайловна Бутягина, приходил весь свет:
Мережковские, Андрей Белый, художник Бакст, поэт Пяст, Е.А.Егоров, священник
Г.С.Петров, Минский, Ф.К.Сологуб, Н.П.Ге, Евг. Иванов, Юрий Беляев из «Нового
Времени», Бердяев, В.И.Иванов, Брюсов, А.С.Волжский, Тернавцев и другие.
Хозяйничала Варвара Дмитриевна Розанова. У гостеприимного Розанова
«воскресенья» совершались весело, в небольшой белой столовой стоя стол от стены
до стены, и говорили сразу десять голосов. Собирались у Мережковских, у
Ф.К.Сологуба, в редакции «Вопросов жизни», где можно было встретить декадентов,
«новопутейцев», «идеалистов», «весовцев», религиозных философов: Эрна, Франка,
Бердяева, Булгакова, Лосского, Аскольдова, Карташева, Философова.
Василий Васильевич Розанов был тайно обвенчан в церкви с
Варварой Дмитриевной. Если бы это открылось, (Победоносцев знал это, но, по
благородству своему, молчал), Василий Васильевич, как двоеженец, подлежал бы не
только церковным, но и гражданским карам, - разлучению с женой, с детьми и
ссылке на поселение. Когда детей надо было отдавать в школу, а они были без
фамилии отца, Бутягины, а не Розановы, Тернавцев поехал в Крым хлопотать о
разводе Розанова с его первой женой, Аполлинарией Прокофьевной Сусловой, и
убеждал её дать Василию Васильевичу развод, но посредничество не имело успеха:
Коварная Аполлинария ответила: «Что Бог сочетал, человек да не разлучает». Так
что Тернавцев вернулся ни с чем и сказал: «Это не баба, это – черт в юбке!»
(С.Н.Дурылин. В своём углу. М.,2006, с.621)
Чернобородый, большой, крепкотелый Тернавцев и рыженький,
маленький Розанов могли, сев в одно кресло, друг друга нашлепывать по плечам и,
называя друг друга «Валею» и «Васею», пикироваться без злобы.
Василий Васильевич бывал в маленькой квартирке Тернавцевых.
Мог лежать на диванчике, предаваться своим чувствам и мыслям, слушать, как
Мария Адамовна решает со старшим сыном Адамом задачку по математике. Розанов
считал Тернавцева человеком великой до известной степени души, нежным ко всем
людям, ласковым к миру. «Тернавцев ли не добрый? Ангел».
Тернавцев крестил младшую дочь Розанова – Надежду.
Алексей Ремизов с любовью отзывался о нем: «обаятельный
«цыган» из Кишинёва. Улыбка – весна, и в спорах, будь он и против, а как друг»
(Минувшее. Выпуск 16. Дневники Ремизова А.М.)
Зинаида Гиппиус
вспоминала: «В Петербурге «кудрявый Валентин» появился с семьей не так давно.
Жили они где-то с детьми в маленькой квартирке. Тернавцев нигде не служил. Был
занят какой-то своей бесконечной работой по богословию, кажется, исследованием
хилиастического учения, которым очень интересовался».
К этому времени
у Тернавцева уже было три сына: Адам (02.11.1893-26.12.1916), Александр
(1897-16.04.1940) и Валентин (05.04.1900-11.11.1920).
В.В.Розанов писал в «Последних
листьях»: «За год или за ½ года до
основания «Нового Пути» к Валентину Александровичу Тернавцеву, жившему рядом с
нами в Тюрееве (Финляндская ж. д.), иногда к нему наезжал и у него гащивал
Еф[им] Ал[ександрович] Егоров, впоследствии секретарь «Нового Пути»».
Церковь с одной стороны и интеллигенция с другой – вот два
совершенно особых мира, которые окружали Тернавцева. И это дало толчок к его
внутреннему развитию. Свои размышления он высказал в реферате «Интеллигенция и
Церковь». Реферат имел успех, ходил по рукам. Тернавцев был, пожалуй, едва ли
не единственным человеком, способным на понятном, как для мира Церкви, так и
для мира светской культуры, языке сформулировать «великую задачу» -
восстановления единства между этими двумя мирами.
Назад Вперед
Источник: http://ternavcev.narod.ru/ |