РО РНБ СПб Фонд 1000СОП.1968.30(2), листы 197- 208

И З М Е Р Е Н И Е   Х Р А М А

Л.1 (197)

И ДАНА МНЕ ТРОСТЬ, ПОДОБНАЯ ЖЕЗЛУ, И СКАЗАНО: ВСТАНЬ И ИЗМЕРЬ ХРАМ БОЖИЙ И ЖЕРТВЕННИК И ПОКЛОНЯЮЩИХСЯ В НЕМ

Тут преполовение Апокалипсиса.

Что же означала эта трость?

Это жезл Апостольский мастерства и учительства. А что значило самое измерение?- Суд над греко-римским восприятием Христианства, над всемирной теократией греко-римской культуры. Как оно проявилось в греко-римской культуре?

Христианской теократии этой предстояло две великих задачи: она должна была распространиться вширь до краев земли и пойти и продвинуться вглубь, т.е. инфрасферу, и овладеть душами своих людей до последних граней человеческой природы. Мечом ей предстояло отторгнуть у неверных мусульман все отнятые провинции в Европе, Азии и Африке, издавна принадлежавшие Империи, и еще приобрести новые страны для проповеди там веры Христовой. Углублённым же богопознанием должно было стать вдохновляющее начало обоих главных органов этой теократии – власти иерархической и светской Императора. В силах ли была выполнить это Византия? Нет. Эта культура этих позднейших эллинов была исполнена противоречий. Она была подлинно религиозна, но истощалась в догматических распрях; богата высокими философскими идеями, но коварная в политике; многообразна в художественных красотах, но чудовищна в нравственных падениях и жестокостях.

А великое служение Богу требует цельности и презрения в судопроизводстве. Вот почему она оказалась неспособной провозвещать обетование Мессианского века и выполнить тяготевший над нею долг христианского учительства по отношению к народам земли и во исполнение обетования о Мессианском веке объединить все человечество под знаменем Христа.

Золото и серебро искушают огнём, а греко-римская теократия здесь испытана была тяготевшим на ней долгом учительства. И вот суд совершится: она будет расчленена этим измерительным жезлом: те элементы её, которые представляли собой истинно-Евангельские семена жизни, могущие быть переданными молодым варварским народам, где в будущем дадут новый расцвет, - уцелеют. Всё же прочее обречено на гибель и рассыплется. Таков судный смысл видения, завершившего собой великий гороскоп христианства у античных народов. Тут пересиливает Домостроительство Христа в судьбах языческих народов.

ВСТАНЬ, - сказал Христос, - И ИЗМЕРЬ ХРАМ БОЖИЙ

Поражает здесь, что Иоанн, прежде чем брать жезл и приступить к пророчеству о новых народах и царствах, лица которых тогда еще нельзя было разглядеть и которые не принимали участия в странах византийских греко-римских, является не только созерцателем, но и совершителем некоторых действий. Всё происходит не в эмпирической действительности, над которою тяготеет цепь закономерности, а в каком-то мире сверх-реального. И между тем в действиях Иоанна принимают участие все его внешние чувства, руководимые рассудком. Ушами он слышит повеление измерить Храм, очами видит этот Храм перед собою, рукой осязает полученный жезл. Встаёт и входит внутрь. Затаив дыхание откладывает меру за мерой, высчитывая, сколько раз такой жезл уложится в длину, ширину и высоту Храма и измеряет жертвенник всесожжения. Измеряет также и всех священнодействовавших там, т.е. определяет, насколько страх их, вера и чистота помыслов соответствуют месту, занимаемому ими в Храме том. Этим Иоанн как бы сам становится участником суда над уходящим прошлым великих античных народов и восприемником рождающейся новой святыни у народов молодых варварских.

Всё это показывает, что Храм тот был не шаткий призрак, не привидение, к которому нельзя прикоснуться, иначе оно рассеется, как дым, а нечто твёрдое, имеющее черты подлинной и мощной действительности.

Что же это за Храм? Не Церковь ли вселенская, которая явилась на смену городским Церквям? Мы знаем Церковь, как собрание верующих того или другого исповедания. Но наш помраченный ум не может усмотреть в этом собрании корпуса Храма.

Но вот здесь Иоанну явился в блеске подлинного бытия от века существовавший в горнем мире мистический двойник Храма Иерусалимского. Это огненный архитектурный план, который заперт Ангелом и по которому некогда строились из дерева, тканей, кож, металлов и камней: и скромная скиния Моисеева, и великолепный храм Соломонов и после плена – фатальный храм Заровавеля, перестроенный Иродом, который пришедший Мессия воспринимал, как собственное Тело, родное и теплое гнездо своей души, и которому Храму предрекал гибель. Этот же чертог вожделенного общения Бога с человеками был показан когда-то пророку Иезекиилу, как нечто имеющее осуществиться в перспективах далёкого будущего.

И, вот, - о, чудо, - теперь после отвержения иудеев, гибели их последнего храма и отмены левитского наследственного священства и жертв кровавых, тот же огненный план с новым священством, идущим от Апостолов, без кровавых жертв, а с загадочными переживаниями многообразных типов покаяния, осуществился, но уже не в камнях, дереве и других тленных материалов, не жертвах тельца, овец, голубей и горлиц, а в живых душах отдельных лиц языко-христианских народов античных, которые до того всегда были так упорно чужды истинному монотеизму. Бог через Иисуса Христа примирил эти народы с Собою, но отныне всё поведёт к осуществлению библейских времен на земле. Для этого и призваны к жизни молодые языческие народы.

Но так ли это было в исторической действительности?

Да, воистину так. На протяжении первых восьми веков этот мистический двойник Храма, преодолевая у бывших язычников эллинов, латинян, сирийцев, коптов соблазны ложных экстазов духа, косность плоти и всяческую грязь греха, тиранию и рабство, строился по частям, совпадая в конечной тайне с тайной Тела Христова. Всегда для самых светлых оставаясь скрытым в своём целостном очертании, он лишь по частям проторгался к явному бытию среди верующих, живших под покровом эллинизированной Римской Империи, сделавшей Христианство своим государственным исповеданием.

Иоанну же на Патмосе тогда дано было увидеть то, что никогда потом не удавалось постигнуть самым благоговейным агиографам.

В иконописи Собор их изображается тесно сдвинутым множеством голов. В Минеях «жития» святых составили энциклопедию имён, механически связанных в круг годичных памятей. Здесь же открылась тайна совместного служения их в веках на необъятном расстоянии времен.

Умерев, они не разбегаются там как светящаяся психическая пыль среди загробной ночи, нет.

Из множества уверовавших душ, одиноких и гонимых при жизни, принадлежавшим к разным типам городских церквей, отделенных пролетами столетий, и достигавших лишь фрагментарного сознания полезного домостроительства, тут сложился единый духовный Дом. И никакие гонения государственной власти, ни какие ереси и соблазны века сего не могли его поколебать.

Чтобы поверить тому, нас останавливает одно недоумение. Протяженность, длина, ширина, высота, тяжесть – ведь всё это аморальные и физические свойства мёртвой материи. Как же могло статься, что возвышенные нравственные состояния всех этих людей, черты нравственного долженствования (неразб.) могли приобрести геометрические черты, - ибо иначе как бы могли они послужить частями архитектурного целого?

У некоторых из этих людей по роду подвига их есть особый строй души, который связывается с подобным же строем душ отошедших братий в неудержимые некие магнитные притяжения, образуя однородные супружества верные сплавы душ, сплавы жизней и душ отошедши, скрепы между живых и отошедших.

Сверкающими начатками ему послужили непоколебимые Апостолы, ибо они положили основание сего небесного гражданства и понесли на себе всё бремя этого будущего вселенского строения, дали указания следующим поколениям христиан.

Верующие простецы единообразного жития строились рядами, укладываясь поколение на поколение в нераздельный сплав душ, в непоколебимые стены братства.

Отцы Церкви, опиравшиеся в учительстве своём на религиозный опыт предыдущих учителей, высоко подымаются там подобно могучим столпам и колонам. Пролеты столпов, уходящие в неизмеримый мрак божественного присутствия.

Личная же прижизненная связь духовная, идущая от человека к человеку, побеждая тяжесть и опираясь среди чуждых людей на сонмы других героев единой веры, образовывает как бы своды и арки гулкие. Так что если здесь при жизни такие черты нравственного долженствования не имели ни веса, ни линейных плоскостных и пространственных черт, то там в иной закономерности, в нравственно раскрываемой четырехмерности иного мира они нашли эти черты.

И вот в сумерках угасающего просвещения философского и при гибели греко-римской культуры, среди неописуемых ужасов падающего великого государства, гибнувшей культуры, стонов, несущихся из разрушенных семейных очагов и множества исковерканных жизней, подымается это изумительное незыблемое здание Христианства, Храм огнезрачный обширный торжественный и которому слышатся гимны и хвала Богу.

Устье Храма – ворота приискреннего огневого крещения.

Святое Святых того Храма составляла Евхаристийная Тайна человеческой природы Христа-Агнца. Завеса, скрывающая эту Тайну от среднего Святилища, соткана из целомудрия многих тысяч девственников, которые не осквернялись с женами, почуя тайну плоти, никогда не ругаясь ей. Алтарь кадильный составляли молитвенники, рапсоды, умилённые иконописцы, уносившие в небо свои вдохновенные славословия и мольбы. Ярко сияли Седмисвешным светильником собравшиеся в купе богословы, экзегеты, пророки, катехизаторы, историки, апологеты, книжники, канонисты. Купол же над этим строением сложен был не из отдельных камней, как это обыкновенно бывает в домах молитвы

Живым жемчужным покровом тут служить сама пречистая Божия Матерь, покров всех верных.

Мученики же, подвижники покаяния, со-постники, нищие, юродивые, рыдальцы, которые отдавали Христу свою плоть, кровь и слёзы – это Жертвенник, на котором неугасимо пылает огонь всесожжений, тот же, что пылал когда-то в скинии. И все эти святые люди теперь не окаменевали, не теряли имён, чтобы сбиться в безличный материал и стать камнями Храма того, а преисполненные радости новой жизни каждый своими устами громко восклицали и пели о Христе.

Каждый камень смотрел глазами и имел свои уста.

В этом Храме Бог являл теперь своё присутствие и ангелам.

(Ефес.II, 20-22; Филип.III, 20-21 !)

И чудо было в том, что великое это строение после того, как рухнула западная Империя и расслабленная Византия под ударами неверных мусульман и монголов, осталось ЦЕЛО. Этот Храм был единый во всей вселенной, в него стекалось все человечество; с живыми предстоят умершие.  С прежней непреоборимой силой Храм этот до сего дня осуществляет себя в избранных душах повсюду, побеждая разделение Церквей, всюду пролагает себе путь в тайны сердца, повсюду служа прототипом христианского Храмозодчества, несмотря на мятежный атеистический дух последующей истории европейских народов. Все достойно служащие в этом мистическом Храме левиты новые входят под власть огненного плана его. Те же, кто по измерении Иоанном оказался недостойными до времени, служат там, повторяя слова, совершая литургические действия, но остаются совершенно холодными и чужды ему.

Многие отречения раскрываются тайной (или раскрывающиеся тайной?) человеческой вменяемости и вины.

Правда, кровавых жертв там нет. Но есть зато нечто большее и есть иная кровопролитность. Все, проходя путем покаяния, в душевных борениях и муках, совлекались тельчьей (телячьей?) животности – как родовой неправды о человеке, козьей животности как лжи социального водительства. Приобщались агнчьей, как терпения за грех других.

И тогда происходит в них откровние сынов Божиих и открывается им тайна верха и низа, тайна пространства и тяжести и небес отверстых

Совлекались в интеллектуальных страданиях - и птичьей крылатости голубиной и горличьей.

Совлекаются подобие животным, что отображали в них подобие Божие.

Так что весь загадочный жертвенный устав Скинии исполнялся тут в душах и не символически, а реально, подлинно, лишь без ведома о том верующих при жизни.

У этого мистического Храма есть (имеется) еще свой неотъемлемый внешний двор. Каково же назначение этого двора? Это можно уразуметь из ветхозаветной истории. Внешний двор при скинии был назначен для народа.

Незримые ступени к тому Храму идут ото всех наук.

Туда допускались все 12 колен Израиля и даже уверовавшие из язычников. Все тут толпившиеся были устремлены помыслами своими и молитвенным гулом ко внутреннему Светильнику, где совершалось священнодействие и получаемы были откровения. Тропы к тому Храму пролегли ото всех народов.

Сюда во внешний двор должен был являться каждый член избранного народа для освящения честных потребностей плоти и своих земных интересов. Земледелец здесь черпал внушения миролюбия и надежды будущего урожая, ремесленник научался терпению и искусству, художник находил святые цели своему таланту, торговец принимал обет честности и благотворения бедным, ученый книжник проникался страхом Божиим и усваивал глубины премудрости, царь и политик пронзался огнём ревности по Закону и черпал силы вести народ к Мессианскому веку.

Такое же значение должен был иметь этот внешний двор Храма и в новом завете. Если самый Храм охватывал собственно духовные интересы уверовавших во Христа, их вечное стремление к пакибытию, т.е. Церковь с её Богодействами, - то внешний двор должен был подчинить своему огненному плану всё житейское окружение Храма, т.е. светскую культуру бывших языческих народов и перестроить её по образу правды Христовой: государство, философию, искусство, школу, войска, общественные отношения, труд и досуги, торговлю и промыслы, брак и семью, домашнюю обстановку, одежды, типы жизни, - словом, всю земную судьбу человека. Отсюда, из внешнего двора должны были быть разносимы во все концы мира семена простого и великого учения о правде земли, сюда, как на некую гору, должны были подниматься все народы и языки на высоту братства во Христе и свободы.

На протяжении первых трёх веков этот идеал подлинной теократической культуры преследовал христианские народы, зажигая мечту светлым видением Мессианского века и вечно тревожа их совесть. Он манил тысячами зовов, напоминая обетования пророков и Апокалипсиса. Но тщетно. Греко-римский мир не хотел оторваться от суетной славы своего языческого прошлого и пойти за этим видением. С Константина Великого. Идеал «Святого Града» померк над народами, принявшими Христианство, призывая их к соединению в одну братскую семью. Как бы в поругание ему, они все стремились вырваться из-под ига «Христа Иисуса», переходя даже на сторону Ислама. Из Византии этот идеал св. Софии передан был и варварским народам севера, как такая же несбыточная и отвергаемая утопия. И здесь у новых народов вся земная судьба человека стала устраиваться на иных языческих началах.

Вот почему Христос дальше говорит Иоанну:

А ВНЕШНИЙ ДВОР ХРАМА ИСКЛЮЧИ, НЕ ИЗМЕРЯЙ, ИБО ОН ДАН ЯЗЫЧНИКАМ: ОНИ БУДУТ ПОПИРАТЬ СВЯТЫЙ ГРАД СОРОК ДВА МЕСЯЦА

В нескольких словах этих с изумительной верностью выражен смысл всей последующей потрясающей драмы Христианства у языческих народов. Культура европейских народов, исповедующих Христианство, - в разбойничьих войнах, в бесстыдной политике и лицемерной дипломатии, в гордом познании наук своих, в мятежном социальном устройстве, в содомских брачных отношениях, в колдовском лечении болезней, в проклятии труда и титанизме открытий, - до сих пор глуха к призывам Евангелия. Вот уже 19 веков как в этих областях не было сказано ни одного подлинно религиозного слова. Всё здесь до сих пор окутано тьмой языческой и проникнуто нигилизмом.

Здесь все действия человека управляются эгоизмом, частной выгодой, корыстью и соперничеством и порождали угнетение и насилие.

Вот почему Храм закрыт для земли и откроется только после создания хилиастического Христианства.

Идолы царят здесь и по сей день. В жестоком и беспросветном плену они держат человечество. Тленных идолов они поставили собственности(?)

Своими науками и чудесами техники, банками и порабощением трудящихся, своим гигантским обменом товаров, хищно охватывающим весь земной шар. И лишь очень немногие понимают ужас этого.

Но уже многие начинают протестовать против идолов и протягивают к ним сжатые кулаки. Но ничего не поделаешь. Тут чувствуется дыхание исконного человекоубийцы. Он охватил народы, осуществляя в их душах организмы каких-то двух таинственных зверей – и из бездны и из земли, и тем обращая десятки поколений у этих народов в слепые и немые орудия свои, заставляя петь гимны себе. А подлежащий осуществлению огненный план Святого Града, т.е. внешнего двора Храма с чудовищной дерзостью и кощунством попирается ногами.

Но вечно ли так будет? Нет, дни тому сочтены.

ОНИ БУДУТ ПОПИРАТЬ СВЯТЫЙ ГРАД СОРОК ДВА МЕСЯЦА.

Этот разрыв между христианской идеологией и земною судьбой человека не будет вечен. Конец его уже виден. Он будет зависеть от иных параллельных свершений в истории человечества. Замечательно, что период этого попирания идеи Святого Града измеряется ночными единицами времени, - месяцами,- так же как и господство Ислама.

Сорок два месяца – этот срок по длительности своей совпадает со временем, пока пророчество двух свидетелей не исполнятся, а будет гореть, как утренняя звезда над народами, предназначенными осуществить Мессианский век на земле, т.е. вплоть до развязки религиозной драмы языко-христианства, когда врата этого Храма отверзнутся.