Доказательства подлинности новозаветного Апокалипсиса

РО РНБ, СПб Фонд 1000СОП.1968.30(3), листы 13-26.

 (Листы 13-26 из папки 1968.30/3 по новой описи фонда Тернавцев Валентин Александрович (1866-1940), педагог. Толкование на Апокалипсис Святого Иоанна Богослова. Вступительная часть. Вариант А)

Можно было бы думать, что теофания на Патмосе и дарование всеобъемлющего пророчества о семи примитивных Церквах Асии и о гибели всемирной противохристианской культуры языческих народов и явления Града Божия на земле произведёт ошеломляющее действие на молодое христианство Асии и вызовет глубокое движение в умах. Но, к удивлению, этого сказать нельзя. Апокалипсис по своей глубине и таинственности и широте концепций настолько превосходил меру понимания и духовного опыта верующих асийцев, что принят был большинством пассивно без захватывающего интереса к самому откровению, а скорее с доверием исключительно к личности Иоанна. Этим только и можно объяснить, что тотчас же после смерти Ап. Иоанна эту книгу начали осаждать сомнения некоторых более образованных читателей в её подлинности при общем молчаливом убеждении простецов в её ненужности, ибо жизнь Церкви на глазах у всех текла своим чередом, как-то помимо Апокалипсиса, и строилась будто бы вполне объяснимо и без его загадочных видений. Такие же сомнения многих христиан в подлинности Апокалипсиса и даже принятие его как болезненного привеска к четырём Евангелиям, сопровождает его на протяжении всех последующих 18 веков, вплоть до наших дней.

Поэтому на вопросе о подлинности этой книги я должен остановиться с особым вниманием. Вот доказательства того, что дошедший до нас Апокалипсис есть именно тот, который был дан Апостолу Иоанну Спасителем мира Иисусом Христом.

Первое. – Собственные показания, которые дает Апостол Иоанн о своей личности в первых строках книги. От имени первого лица он говорит, что Христос показал ему «рабу своему Иоанну». Таким же почетнейшим именем δούλος Ίησού Χριστού, т.е. «раб Иисуса Христа», называл себя и ап. Петр (2Петр I, 1) и ап. Павел (Рим.I, 1; Тит I, 1) и брат Господень Иуда (Иуд.I, 1).

И тут же писатель добавляет, что он не простой раб, а тот, «который свидетельствовал Слово Божие (Ин.XIX, 35) и свидетельство Иисуса Христа и что он видел», т.е. написал, как самовидец, книгу о Слове, ставшем Плотью, т.е. четвертое Евангелие.

Дальше он пишет: «Иоанн седми Церквам, находящимся в Асии, благодать вам и мир». И говорит: «Ἐγὼ Ἰωάννης, ὁ ἀδελφὸς ὑµῶν καὶ συγκοινωνὸς ἐν τῇ θλίψει καὶ βασιλείᾳ καὶ ὑποµονῇ ἐν Ἰησοῦ», т.е. «я, Иоанн, брат ваш, т.е. Асийский христианин, и соучастник в (нынешней) скорби и (будущем) царстве и терпении во имя Иисуса Христа» (Ап.I, 9). Согбенный этой скорбью гораздо больше, чем его слушатели, он, вероятно, разумел тут мрачные дни Неронова гонения, особенно мученические кончины ап. Петра и ап. Павла, ибо эти кончины производили крайне угнетающее и неизгладимое впечатление на Церкви Малой Асии; недавние притеснения от Домициановских комиссий по взысканию налога – fiscus Judaicus (подушная подать с евреев в пользу императора – прим. ред.), который acerbissime (мучительным образом – пер. ред.) взимался и с «галилеян», т.е. христиан, а также многочисленные отпадения братий от Христа вследствие соблазнов мира, и появления «антихристов» в Мало-Азийских общинах, о чем с сокрушением Иоанн писал в своём послании (1Ин.II, 18-19). Но все эти скорби поглощала одна главная общая всем Церквам мука и самая глубокая – это скорбь по поводу столь тягостного замедления пришествия Господа вопреки прямым обещаниям Его. Но имя Иоанна было тогда обще и некоторым другим лицам, так например, знаменитому евангелисту Марку, который также носил имя Иоанна, и Иоанну Крестителю и Первосвященнику Иоанну (Деян.IV, 6), а также благовестнице Иоанне, о которой упоминает евангелист Лука (Лк.XXI, 10), и вообще это имя в то время было весьма распространено. Поэтому Апостол Иоанн тут же делает отличие себя от всех других современных ему и будущих Иоаннов. И говорит, что это пишет тот, кто за «слово» Божие и «свидетельство об Иисусе» – ныне на Патмосе.

Второе. – Если бы Новозаветный Апокалипсис был умышленно подделан, как склонны думать некоторые исследователи, то это могло бы исходить скорее всего из сект иудейских гностиков в Палестине или в Ефесе, вносивших еще в дни апостола Павла и особенно после разрушения Иерусалима много намеренных извращений в учение и жизнь первой Церкви, о чем еще задолго до того писали братья Господни Иаков и Иуда (Иак.III, 1-6; Иуд.I, 8-13). Между тем в Апокалипсисе мы находим против иудейства тяжкие укоризны, которые никогда не могли бы выйти из-под пера иудействующего. Например, «Се грядет с облаками и узрит Его всякое око, и те, которые пронзили Его», т.е. иудеи (I, 7). И еще более грозное разоблачение: «Знаю злословие тех, которые говорят о себе, что они иудеи, но не суть таковы», а «συναγωγὴ τοῦ Σατανᾶ», т.е. «синагога сатанинская» (II, 9). Ту же уничтожающую характеристику читаем в посланиях к другой Церкви: «Вот, Я сделал, что ἐκ τῆς συναγωγῆς τοῦ Σατανᾶ», т.е. из сатанинской синагоги, из тех, которые говорят о себе, что они иудеи, но не суть таковы, а лгут – «Вот, Я сделаю, что они придут и поклонятся пред ногами твоими…» (III, 9). Город, где был распят Христос, т.е. ή νύν Ίερουσαλήμ, т.е. исторический Иерусалим, назван здесь «Содомом и Египтом», совершенно в соответствии с характеристикой книги Деяний (Деян.IV, 27), в которой читаем: «Ибо по истине собрались в городе сем на Святого Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобой, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и с народом израильским» (Ап.XI, 8).

На всем протяжении Апокалипсиса семь раз видения будущего прерываются гимнами в честь Иисуса – Мессии – Агнца Божия (I, 4-7; I, 8-11; II, 10-12; XI, 15-19; XII, 10-12; XV, 3-4; XIX, 1-7). И, наконец, самое главное – слава Иисуса Мессии пришедшего, но отвергнутого за то, что «делал себя Богом», и за бунт против Кесаря присуждённого иудейскими начальниками к распятию и Воскресшего, никогда под пером иудейского гностика не была бы изображена равной славе Бога Отца, как это мы находим в V главе и завершительных главах – ХХ, ХХI и ХХII.

Третье. – Некоторые полагают, что Новозаветный Апокалипсис возник в замкнутых сектах эллинских и ассирийских гностиков, враждебных ветхозаветному иудейству, но вкравшихся в языко-христианские общины. Например, его мог составить Керинф или кто-либо из его учеников. В подтверждение этого, совсем уже несуразного мнения указывают на то, что книга эта написана языком мистерий, и так переполнена непрерывными символами и аллегориями, что, по-видимому, ставит себе задачей скорее ошеломлять и затуманивать ум читателя, нежели научить и просветить. Это делает настоящую книгу собственно не откровением, а, вернее бы сказать, криптографом, т.е. самым настойчивым сокрытием вложенного в нее смысла. Это, якобы, дает право думать, что Апокалипсису сначала сопутствовало тайное его толкование, которое было передаваемо устно из поколения в поколение тесным кружкам «совершенных» πνευματικών καί φωτιζόμενών (духовно и просвещенно – пер. ред.), что бывало среди элевсинских и гностических школ, склонных в своем презрении к толпе забавляться символами и невероятными гротесками. Затем указывают на то, что автор Апокалипсиса в видениях далёкого будущего созерцает 12 Апостолов и говорит о них в третьем лице; значит, и об Апостоле Иоанне, т.е. о себе самом, чего не могло бы быть.

Если бы Апокалипсис был написан лицом, враждебным Ветхому Завету, то никогда он не называл бы Моисея «рабом Божиим» (Ап.X, 3) и песнь его не влагал бы в уста всем святым Христовым вместе с песнью Самого Иисуса Агнца Божия. В Апокалипсисе нет следов ни одной из гностических идей того времени: ни «эонов», ни «плеромы», ни «Демиурга», который якобы только придал форму не им созданной материи. Нет завершения истории так называемой «гармонией», т.е. прощением, т.е. торжеством Сатаны – любимая идея гностиков.

Конечно, кроме Христианства общедоступного всегда существовало Христианство избранных, более углубленное (Мф.ХIII, 10-13; 2Кор.II, 6), эзотерическое, для которого, собственно, и назначался Апокалипсис. Но эзотеричность Апокалипсиса такова же как эзотеричность Литургии, за которой после возгласа «Оглашенные, изыдите» могут присутствовать и действительно присутствуют духом, т.е. разумением, только верные… И тайн в этой книге вовсе не больше, чем в других пророческих книгах Ветхого Завета Даниила, Иезекииля, Исайи, которые также ведь не открыты всякому праздно любопытствующему. В третьем же лице говорит Иоанн о себе самом так же, как и в Евангелии и в послании, а тут еще и потому, что таково было свойство пророческого созерцания, дарованного ему на Патмосе: раздвоение личности: После того, как Иоанн увидел Христа Прославленного и пал перед Ним, как мёртвый, – он потом мог говорить о себе только в 3-м лице, т.е. глаголами прошедшего умершего времени.

Четвёртое. – Новозаветный Апокалипсис также не есть Ίουδαικός μύϑος (иудейский миф – пер. ред.) (Тит I, 14), т.е. произведение иудейского фольклора или мифотворчества, ибо тогда в нем картина мессианского века с его долголетием человеческой жизни, с его фантастическим плодородием виноградников и садов и господством иудеев над всеми народами непременно была бы изображена широкими яркими чертами и со всею страстностью распалённого иудейского воображения, каким оно было в промежуток от разрушения Иерусалима до восстания Бар-Кохбы, т.е. от 70 до 136 гг. Между тем Апокалипсис крайне сдержан в описании 1000-летнего Царства.

Правда, вся вторая часть этой книги (Х, 7; ХI, 15) движима приготовлениями к нему. Это Царство восторженно приветствуется святыми с неба в момент его закладки (ХI, 15) и затем в каждой дальнейшей стадии: после низвержения с неба дракона, т.е. диавола, на землю (ХII, 10), после жатвы (Х, 4), после осуждения церкви блудницы (ХIХ, 2) и, наконец, перед открытием на земле (ХIХ, 6). А между тем, самое 1000-летнее Царство представлено не подробно, не в ярких красках облагодатствованного бытия и чудес, а лишь с некоторой идейной монотонностью едва намечено. Сейчас же пред тем гороскопу Церкви Блуднице отведено две больших главы – это целая инвектива чрезвычайной яркости, написанная с большим обличительным подъёмом. Надо думать, что это сделано нарочито с целью оградить даруемое языко-христианам великое святое обетование от чувственной и мстительной мечтательности на подобие иудейской, которой после Неронова гонения склонны были предаваться почти все христиане из язычников.

Пятое. – Новозаветный Апокалипсис не есть πσευδοεπίγραφ, т.е. в его основу якобы взята некая галаха, т.е. иудейский документ, составленный по апокалиптическому шаблону того времени, затем этот документ христианизирован вставками и подписан именем знаменитого Апостола. Кем же могло быть сделано это? Разумеется, только каким-нибудь христианским еретиком фантастом, достаточно беззастенчивым для такого дела, но, однако, понимающим цену великого имени Апостола Иоанна.

Псевдо-эпиграфические сочинения и псевдо-апокалипсисы того или близкого к тому времени дошедшие до нас, весьма резко отличаются от «Откровения Иисуса Христа, которое Он дал рабу своему Иоанну». В них авторы имеют в виду читателей иудеев и никогда не выступают от первого лица. Они или предпочитают остаться неизвестными, или не делают никаких попыток, чтобы возбудить в читателе доверие к своим явно вымышленным именам, вроде: «Двенадцать патриархов», «Енох» и т.п., и стараются скрыть время и обстоятельства происхождение этих писаний своих. Все они исповедуют Мессией не Иисуса, Распятого иудеями в Иерусалиме при наместнике Римском Понтии Пилате и Воскресшего, но ждут иного вождя, якобы долженствующего прийти. И по причине своего религиозного бессилия изображают настоящие события так, как будто бы они были ими предсказаны еще до их наступления – vaticinium ex evento (предсказание по событию – пер. ред.).

Они многоречивы, поверхностны, полны небылиц и дышат иудейским презрением ко всем другим народам. В Новозаветном же Апокалипсисе автор обращается не к иудеям, а Церквам, составившимся из язычников, и выступает от первого лица Έγώ Їωάννης εἶδον ἤκουσα (Я, Иоанн, видел и слышал – пер. ред.). В центре всех предсказываемых свершений стоит Он, пришедший, но отвергнутый иудеями Мессия – Иисус Агнец Божий, всеобщим образом крестными страданиями Победивший смерть и открывший тайну творения, и всё здесь поражает такой необъятной широтой созерцания, какая может быть только у Апостола. Каждая честь Апокалипсиса есть отрывок истории, пронизываемый сверхзрением боговдохновенного пророка, и учит о вечности. И все здесь дышит одним и тем же целомудренным и пламенным чувством ревности по правде Агнца и непримиримой враждой ко всякой лжи и к врагам Христа. Эта ревность не угасает в Иоанне даже тогда, когда он оказывается поставленным перед Престолом Всевышнего. Он «много плакал», что и там, среди небесной Церкви Херувимов и прочих Ангелов и 24 старцев Сопрестольников Богу никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу и даже посмотреть в неё (V, 4).

Новую Землю и Новые Небеса созерцает он через раскрытые во Времени врата вечности и внизу видит зияющий загробный мир и несчётные рои душ тех грешников, тела которых давно истлели в могилах. И видит ад, где в неугасимом огне будут вечно мучиться распинатели Христа, Сатана, Зверь и Лжепророк; а также «псы, и чародеи, и любодеи, и убийцы, идолослужители и всякий любящий и делающий неправду» (ХХII, 15). Эта ортодоксальность исповедания и омерзения к неправде и лжи, как внутреннее свидетельство Святого Духа, служит вполне надёжным ручательством того, что мы имеем дело с подлинным писанием Апостола Пророка. Та же ревность об Истине слышится и в заключительных словах: «Если кто отнимет что от книги пророчества сего, то…» (ХХII, 19).

Поэтому Апокалипсис Иоаннов не есть один из многих или лучший и более зрелый из иудейских апокрифических «апокалипсисов» того времени. Он есть единственный, совершенно несоизмеримый, стоящий вне их и недосягаемо высоко над всеми этими сорными травами иудейской религиозной письменности, ибо содержит истинное откровение Иисуса Христа о будущей славе Церкви в мире и в пакибытии, о судьбе кровавых зримых царств и всей противохристианской культуры языческих народов и самого мира.

Шестое. – Немалую доказательную силу имеет и личное отношение Апостола Иоанна к Апокалипсису. Оно такое, какое может быть только у истинного тайновидца и пророка. Символы и образы он не заимствует у какого-либо другого писателя. Все они не выдуманы, не скомпилированы, а взяты с живой действительности собственными глазами и собственным слухом: εἶδον ἤκουσα (я видел, я слышал – пер. ред.). При этом на всем протяжении книги Иоанн старается не отождествлять себя с источником описываемых видений. Напротив, он многократно настаивает на отличении себя от Христа, Подателя Откровения, и от Ангела, Мистагога Небесного, показывавшего ему видения сии, то заявляя о своем падении замертво к ногам явившегося ему Господа, то о своём непонимании виденного, то обливаясь слезами по поводу бессилия всей Небесной Церкви пред тайной спасения рода человеческого и пакибытия (V, 5), то вопрошая о смысле показываемых ему образов (VIII, 14), то неразумным поклонением Ангелу Мистагогу один раз, потом другой (ХIХ, 10), то порываясь к действию, от которых его удерживают (Х,4; ХХII, 10). Всё это показывает, что Иоанн нисколько не старается сделать себя больше, чем он есть. Это сообщает произведению черты глубокого чистосердечия и неизъяснимо прекрасной искренности и тот общий характер правды, которые способны сделать это произведение «вечным» как человеческий документ. Ничего этого не было бы, если бы автор книги был фальсатор (фальсификатор – прим. ред.), а не истинный свидетель Христов.

Седьмое. – Глубокое соответствие Новозаветного Апокалипсиса всей канонической апокалиптике Ветхого Завета. Промыслительное отношение Бога и Христа к миру и человечеству вполне соответствует библейским воззрениям. Бог Апокалипсиса есть Бог мироздания и истории – Судия мира и Мздовоздатель. Вера в небесную справедливость, господствующую над нечестивою жизнью языческих империй, царств и народов, проникает в каждую его страницу и каждую строку. Символы, схемы, стиль Апокалипсиса, его онтология социальная и онтология космическая, гороскопы о Римской Империи, об эллинском самодовлеющем просвещении, об оправдании меча в Христианстве и о судьбе других царств и народов – это та же Библия. Если бы перевести всё это с греческого языка на сиро-халдейский, то Апокалипсис решительно нельзя было бы отличить от писаний древних пророков Даниила, Иезекиила, Захарии и других, – до того у них язык, тон и дух ясновидения один и тот же. Разумеется, если только закрыть глаза на явно-христианские элементы. Поэтому, если отрицать Апокалипсис Иоанна, то надо отвергнуть и всю библейскую апокалиптику.

Восьмое. – Искупительное дело Христа-Агнца среди языческих народов и первоначальное творение Ангельского Неба и Земли и человека «из ничего» представлено в Апокалипсисе исходящими из одного и того же источника – Бога, Отца Небесного, Иегова-Элогим, Саваоф – θεός (бог – пер. ред.) – Он же –огонь поядающий, Непосредственный Творец «видимых всех и невидимых», изображается святым, благим, совершенным, премудрым и …ревнителем, нетерпящим подле себя никаких кумиров и идолов (Ис.ХIII, 5; ХI, 11; Ап.IХ, 20).

В творении Неба и Земли Он тот же, что и в спасении. В карах тот же, что и в милости. Ангелы и человек, Небо и Земля – суть близнецы в творении Его. Вещи на Небе и вещи на Земле, – родственны между собою, и потому одни могут служить символами и притчами других. Зло жизни и неописуемая бедственность человеческой истории имеет начало в восстании некоторого высшего ангела и грехопадения первого Человека (Ап.ХII, 9-10). Между тем все теософы и теурги того времени и особенно противники апостолов – гностики, склонны были причину зла и виновность в дисгармонии мира перекладывать на Творца, некоего второго низшего бога – Демиурга, сотворившего только мерзостную плоть, подверженную болезням и смерти, и гнилостному разложению, землю и материю.

Ещё больше Апокалипсису чуждо пантеистическое смешение Бога с «душой мира». Апокалипсису чужда идея предсуществования материи и чужд дуалистический взгляд на жизнь, как на борьбу двух равнодержавных совечных друг другу начал – светлого доброго и темного злого, которые, борясь между собою, якобы одинаково полезны и необходимы друг для друга и для существования жизни в мире. Апокалипсис дышит верою в безраздельное владычество Единого Бога Вышнего над всем небом и землей, и всеми ее стихиями, над каждой отдельной человеческой душой и целыми народами, над светлыми Ангелами и над падшим сатаной и темными демонами, последовавшими за ним, – Бога Святого Промыслителя и Грядущего Судию. Под Его водительством в конце истории праведные восторжествуют, а грешные вместе с диаволом будут низвергнуты в огонь вечный (ХХII, 5-15).

Девятое. – Догматическое учение о Боге в Его сверхприродной сущности, раскрываемое в Апокалипсисе, то же, что и в Ветхом Завете. Бог восседает на четырех Херувимах. Его трепещут все Небесные Силы и вся тварь земная (Мф.ХVII, 26). Истина Триипостасности, как внутренней тайны Божества, составляющей основу всего Христианства, пронизывает также и Апокалипсис. Таковы Апостольские приветствия к Церквам (I, 4-8) и великий пролог (IV и V). Учение о Христе и Его небесной славе среди benei elohim, т.е. Ангелов, совершенно то же, что и у других Апостолов (1Петр III, 22; Флп II, 10-11; Евр.I, 1-14; 1, 4-5; VIII, 1-2; Кол.I, 20; 1Тим.III, 16). То же и о святом Духе.

Демонология и ангелология Апокалипсиса те же, что и в учении Спасителя, как они переданы нам евангелистами в Евангелиях и в Книге Деяний Апостольских. Ангелы, хотя являются и невидимыми, внемирными силами, и они могут проницать волей все стихии материальной природы и служить посредниками между Богом и человеком, но они суть существа тварные. Мера Ангелов та же, что и мера Человеческая, т.е. создания из ничего (Ап.XXI, 17). Сатана – падший Херувим, страж материальной основы всего семидневного творения, дух бесплотный и вождь третьей части последовавших за ним омрачившихся духов (Ап.XII, 4), он пытается утвердить над падшим родом человеческим свое седьмиглавое господство тёмное в противность святому пакибытию, созидаемому Агнцем. Но это ему удается не в большей мере, какую попускает Бог, в целях более полного и окончательного торжества Церкви христовой.

Десятое. – Основная антропологическая идея Апокалипсиса и социальные обетования его совершенно те же, что и во всех вероучительных памятников Ветхого и Нового Заветов. От первой главы Библии, раскрывающей последовательный семиактный план творения, от скорбной и малопонятной истории первородного греха до Псалтыри и пророков – эта антропологическая идея одна и та же: святость и праведность человека есть могущество не только духовного, но и материального порядка. Это оккультное хранимое космическое значение нравственного начала и святости в человеке с одной стороны и утрата ветхим космосом его первоначальной нравственной значимости с другой стороны – делают Апокалипсис столь физичным и математичным в смысле величайшей числовой точности его определений, что я покажу в следующих схолиях. Псалом 81 вовсе не риторически восклицает: «основания земли колеблются» оттого, что «бедному и нищему не оказывают справедливости». Это после того, как среди Израиля произошло расслоение между землевладельцами и батраками. «Небо свивается как свиток» оттого, что в народе Божием после преступного разделения царств на Израильское и Иудейское, возобладал грех вавилонского астрономического материализма – небо без Бога. В том же смысле учил и Спаситель, говоря: «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажите горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдёт», и «ничего не будет невозможного для вас» (Мф.XVII, 20).

Социальные обетования Ветхого Завета и Евангелий не только подтверждаются Апокалипсисом, но Апокалипсис в точности указывает и условия, среди которых они найдут своё исполнение. «Земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море», – говорит пророк Аввакум (II, 14). «Тогда мечи перекуют на рала и не будут друг друга учить воевать» (Ис.II, 4). «Тогда Бог будет судить бедных по правде и решать дела страдальцев земли по истине» (Ис.XI, 4).

Обновление произойдёт во всех царствах природы; даже хищная природа зверей изменится: «волк будет пастись вместе с ягнёнком и лев есть солому, а дитя играть над норою аспида» (Ис.XI, 4-8). «Не будут трудиться напрасно и рожать детей на горе» (Ис.LXVI, 20-23). «Там не будет малолетнего и старца, который не достигал бы полноты дней своих, ибо столетний будет умирать юношей».

Значит, брак, рождение и смерть ещё будут. Значит, Пророк исповедует двухактную эсхатологию.

Кто же будет участником этой эпохи? «Блаженны кроткие, ибо они наследят землю» – учил Спаситель (Мф.V, 5). Апокалипсис также пророчествует об этой эпохе кротких, имеющей наступить на земле ещё до кончины мира.

Он учит, что на исходе тирании человекобожия Зверя кроткие, победившие начертание имени этого Зверя, в познании и труде будут стоять на «стеклянном море», т.е. море перестанет быть для них топким, и они в восторге нравственной победы над тяготением, держа гусли Божии, будут петь песнь раба Божия Моисея и Агнца.

И, наконец, эти дни наступили… «И всякий остров убежал, и гор не стало» (Ап.ХVI, 20). «Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом, над ним смерть вторая не имеет власти». Значит, эта вторая смерть, хотя и утратившая свою мучительность, однако ещё будет. «Они будут царствовать со Христом χιλία έτη, т.е. тысячу лет» (Ап.ХХ, 6).

Та же двухактная эсхатология.

Одиннадцатое. – Конструктивность Новозаветного Апокалипсиса изумительна. Число «7» проникает все священное произведение и определяет состав циклов. Поэтому Апокалипсис, несмотря на свою трёхпланность, разумею три первые главы, 17 последующих и две завершительных, – не поддается никакому расчленению и не имеет следов интерполяций. Его нельзя разделить между несколькими писателями и ещё менее относить отдельные части к разным эпохам. Он только и мог родиться сразу целиком, как величайшее Откровение, и именно в недрах религии Креста Христова, который есть единственный путь к победе над грехом и смертью.

Апокалипсис исповедует Христианство как религию космическую и показывает, что в борьбе добра со злом не только человек, но и животные и Ангелы являются побежденными или торжествующими, но в гораздо большей мере и сам Христос, Совершитель спасения. Он борется рядом с нами, и внутри нас с силами смерти и тьмы, т.е. с диаволом. И с каждым новым поколением Он как бы возвращается на Свой Крест.

Таким образом, Сам по своему Человечеству Он является и страдающим и торжествующим. Поэтому Апокалипсис – м о н о д р а м а, изображающая историю христианских Церквей и народов так, как если бы эта история на всем протяжении была в основном и главном пережита и выстрадана одним Существом – Агнцем, взявшем на себя грех мира. Поэтому по складности Апокалипсис может быть сравниваем только со здоровым живым организмом, имеющим одно бьющееся сердце и одно могучее дыхание, объемлющее всё человечество и всё мироздание. Тут всё на своём месте, и уж никак нельзя думать, что раньше существовал какой-то арамейский πρώτό-текст или что не хватает некоторых стихов, глав.

Каждая отдельная часть Апокалипсиса – крушение Ангела верховной власти христианизированной Империи, т.е. второго Рима, не приемлющего обетования Града Божия на земле – т.е. отвергающего двухактную эсхатологию, т.е. хилиазм, и возвещающего urbi et orbi (граду и миру – пер. ред.) о безбудущности исторической жизни на земле, никакой новой эры Христа ждать нечего, т.е. что «времени уже не будет», а будет только вечность пакибытия (Х, 1) на новом небе и новой земле.

Но как бы в опровержение сего Жена апостольски рождает «чадо мужска пола» для осуществления политических и социальных обетований будущего. И для расслоения этого будущего происходит низвержение Дракона с Неба на Землю и тирания Зверя над внецерковным человечеством. Крушение тирании семиглавого Зверя и лжепророка, обслуживавшего эту тиранию под иллюзорным знаком технического прогресса.

И, наконец, открытие этого будущего: жатва, потоп из крови и Суд над блудницей, – расчищает дорогу этому будущему.

Все эти части так могущественны, закруглены и так уравновешены и согласованы между собою, каждая часть следует за предыдущей так логично, служа необходимой ступенью к дальнейшей, – и все вместе так определённо и решительно ставят проблему будущего Мессианского века, т.е. Царства Святых еще на этой земле, в его  р а з д е л ь н о с т и  и от наличного состояния семи городских Церквей Асии, и от всемирного Царства Зверя, и от пакибытия на новой земле и на новом небе, как могло сделать только истинное пророческое дерзновение.

И наряду с этим вся книга настолько раскалена одной идеей спасения искупительным подвигом Агнца, и не то, что свидетельствует, а прямо ревёт о конце времён и суде, что она никогда не могла быть фальсификацией.

Двенадцатое. – Среди христиан всегда было много детски наивных душ, неспособных к росту, и тупых резонёров. Могла ли их захватить эта книга? При чтении её на их ум наплывала темнота. Но так это и должно было быть. Поэтому волнение, вызванное Апокалипсисом в современных ему Церквах Асии, скоро улеглось, как круги на воде от брошенного камня.

Величественное и пронзающее впечатление осталось лишь в интимной обстановке у тех, кто был хоть в некоторой степени причастен к χάρισμα προφητικόν (пророческий дар – пер. ред.), т.е. к пророческому ясновидению.

Так как Апокалипсис был дан Иоанну без посторонних свидетелей, то у многих учителей веры недоумение скоро перешло в равнодушие и сомнение, а сомнение в отрицание. Полтораста лет спустя у Александрийской катехизической школы (Оригеном и Дионисием) была пущена в оборот даже легенда, что Апокалипсис вовсе не апостольская книга, а написана позднейшим «пресвитером Иоанном». Тут произошло параллактическое смещение образа великого Апостола в другой образ какого-то никому неведомого «пресвитера Иоанна», ибо Ориген и Св.Дионисий захотели не очами веры, а методом рассудочных построений риторического аллегоризма своей школы измерять мощные и полнокровные символы Апокалипсиса. Книгу эту некоторые под их влиянием стали причислять к άντιλεγόμενα, т.е. возражаемым книгам, её почти не цитируют и за богослужением перестают читать.

При таких условиях, казалось бы, Апокалипсис должен сам собой выпасть из канона, тем более, что этот канон официально не был зафиксирован на Соборах. Но тут совершается новое чудо, доказывающее подлинность Новозаветного Апокалипсиса…