ТОЛКОВАНИЕ НА АПОКАЛИПСИС

святого Иоанна Богослова.

РО РНБ СПб. Фонд 1000 СОП. 1968.30(5)

В.Тернавцев.

1918

Евпатория

От ред.: По авторскому оглавлению «Происхождение Новозаветного Апокалипсиса» входит во «Введение», которое многократно перерабатывалось и существует в четырех вариантах.

Предлагаемый текст можно считать, как бы наиболее проработанным, по сравнению с другими вариантами вступительной части. Окончательный вывод можно будет сделать после расшифровки и сравнения всех вариантов. Он представляет собой машинописный текст с многочисленными рукописными вставками, которые местами сильно обесцветились и плохо читаются.

«Вот наступают дни, говорит

Господь Бог, когда Я пошлю на

Землю голод, - не голод хлеба,

не жажду воды, но жажду

слышания слов Господних»

(Амос VIII,11)

Происхождение Новозаветного Апокалипсиса

В числе священных книг Нового Завета есть одна книга, стоящая особняком. Ни по форме, ни по содержанию непохожая на другие, она в течение 18 веков привлекает к себе внимание толкователей, и, несмотря на все старания рассеять окутывающий её таинственный мрак, остаётся до сих пор менее всех прочих понятой и истолкованной.

Странными, совсем не евангельскими чертами она изображает Христа, каким Он явился Иоанну на Патмосе в завершение апостольского века (I, 13-20; V, 6). Она содержит послания этого Христа к семи Церквам, сложившимся в Асии, показывает Бога Отца на Престоле в ослепительном сиянии Его святости и могущества и Христа Агнца, принявшего на Себя грех мира, победившего смерть и ставшего Источником пакибытия, и затем в грандиозных символах потрясающего трагизма изображает последующую борьбу Его с тёмными силами за Град Божий в истории. Но борьба эта представлена в символах, вызывающих недоумение. В противность Апостольской концепции Церкви, как существа бесполого (Гал.III, 28), и учению (неразборчиво) о непротивлении злу насилием, книга эта показывает Церковь в образе жены в момент рождения ею чада мужского пола, которому суждено в будущем пасти все народы жезлом железным.

Вместо одноактной эсхатологии, принятой в церквах языческих, эта вносит решительное исповедание двухактной эсхатологии. Светопреставление (Ап.ХVI, 18-21), в котором разрушено будет….. (Ап.XIII) она отделяет от светопреставления космического, т.е. кончины мира (XXI, 5-6) ….. Воскресения только святых и временное скование Сатаны (XX, 2-6) книга эта отделяет от всеобщего воскресения мёртвых и осуждение Сатаны на вечные муки (XX, 10-15). Тысячелетнее царство воскресшей святыни святости Град Божий ещё на этой земле (ХХ, 4-6) отделяет от пакибытия на новом небе и новой земле (ХХI, ХХII).

И в том, и в другом и в третьем отделяющей гранью служит теофания Христа, обещанная Им (Ин.ХIV, 18-21; Мф.ХХVI, 29; Мк.ХIV, 25; Лк.ХХII, 18).

Эта книга Апокалипсис, данный Иисусом Христом апостолу Иоанну для возвещения семи Церквам Асии и всему христианскому миру. Значит, и нам. Каково же происхождение этой книги?

В самом Апокалипсисе мы не находим сведений ни о времени, ни об условиях его написания. Здесь говорится только о том, что за свидетельство об Иисусе Христе Иоанн был сослан на остров Патмос (Ап.I, 9-10) и что там ему явился Христос и показал ά ἐστιν καὶ γενέσθαι ἐν τάχει (то, что есть, и должно случиться вскоре – пер. ред), т.е. что суть и «чему надлежит быть вскоре». Вот и всё. Об остальном мы можем догадываться лишь из преданий, содержащихся в сочинениях более поздних христианских писателей и из внешних источников и вспомогательных материалов.

Патмос – небольшой угрюмый остров неправильной формы 9км длины и 2-4км ширины, лежащий на стыке между трёх материков и старого языческого мира – Азией, Европой и Африкой. Тяжёлой массой он почти отвесно подымается из Эгейского моря. Судя по тому, что Патмос представляет из себя теперь, надо думать, что этот вулканический сплав тёмно-серых утесов тогда был ещё более пустынен и лишен растительности. После каждой бури волнами прибивало к берегам обломки кораблей, потерпевших крушение, из них жители острова строили хижины, запасали топливо. Лучшая бухта, которая только и могла служить убежищем для киликийских пиратов, обращена к востоку. Здесь ютился жалкий поселок. Крутые каменистые тропинки вели вверх, к другим разбросанным лачугам. Есть сведения, что Патмос был когда-то μεταλλοφορος (рудоносным – пер. ред.). Но у римлян в то время, подобно Наксону, Пандатерии и другим островам, отличавшимся бедностью и первобытными нравами жителей, служил местом ссылки.

По преданию Иоанн был сослан туда при Домициане. Этот Император, последний из дома Флавиев, получил власть по наследству от здравомыслящих и гуманных старшего брата Тита и отца своего Веспасиана. Но в противность им обязанность поклонения себе, как божеству, ввел в правительственную систему.

Мрачный, везде видевший опасность, крайне жестокий, по временам, стоящий на грани безумия, он правил от 81 до 96 г. по Р.Х., т.е. четырнадцать лет. Таков, значит, промежуток времени, в один из годов которого дан был Иисусом Христом Апокалипсис Иоанну.

Где, по какому поводу и при каких обстоятельствах Иоанн был схвачен – это в точности установить нельзя. Известно, что в правление Домициана гонений на христиан, как таковых, не было.

Вероятнее всего, Иоанн был взят под стражу по постановлению Проконсула Асии в Ефесе, где была большая иудейская колония, и взят был за отказ воздать божеское поклонение статуе Домициана и за свидетельство в противном сему о Божестве какого-то Иисуса Христа, на которое осмелился при этом. Это принято было как оскорбление императорского величества Кесаря. Или, может быть, взят был за это же исповедание, сделанное им при взыскании с него fiscus Judaicus, т.е. карательного налога, установленного Домицианом, с иудеев, живших в Империи. Т.к. христиане тогда римским правительством ещё не были отличаемы от иудеев, то должны были выплачивать этот налог наравне с ними. Конечно, христиане весьма основательными доводами старались доказывать, что они не разделяют закоренелой мятежности иудеев и что у них иные верования. Но это для языческих властей было непонятно, а в некоторых случаях даже могло казаться ещё более подозрительным. Известно, что налог этот acerbissime actus est, т.е. взимался властями с применением больших жестокостей и с глумлением над обрезанием, в наличности которого налоговые комиссии должны были удостовериться в каждом данном случае. Что касается самой меры пресечения, то надо думать, что Иоанн не был присужден к содержанию на Патмосе в оковах или под стражей, а сослан туда лишь на положении custodia libera, т.е. с сохранением личной свободы (домашний арест – пер. ред.). Но сколько времени он пробыл в этом изгнании – сведений точных не сохранилось.

Однако из сопоставления всего, что мы знаем о внутренней жизни первой Церкви того переломного момента, можно догадываться о следующих условиях, среди которых появился Апокалипсис.

Когда Апостол Иоанн покинул Иерусалим – неизвестно. Доподлинно известно только, что он во время Апостольского собора 50-51 года там был (Гал.II, 9). Но в последний свой приход в Иерусалим Апостол Павел уже не застал там любимого ученика Христова, а это было около 58 года. Из посланий же Апостола Иоанна видно, что он – бывший «столп» великой Церкви Иудейской (Гал.II, 9) в Палестине – сумел подобно Петру найти себе место в Асии среди тамошних эллинских общин, задолго до него сложившихся подвигом Апостола Павла. Иоанн пишет нам, что он стал их «братом и соучастником скорбей» (1Ин. II, 7, 18, 24; III, 11; IV, 3; Ап.I, 9).

Однако по задачам своего Апостольского служения Иоанн не мог себя привязывать исключительно к одному какому-нибудь городу, а должен был вести проповедь Евангелия, обходя всю землю: πορευθέντες οὖν µαθητεύσατε πάντα τὰ ἔθνη (отправившись, научите все народы – пер. ред.) (Мф.ХХVIII, 19). Почти постоянное пребывание Иоанна в столице Асии вовсе не означало, что покинув Иерусалим, он утвердил в Ефесе Апостольский престол свой.

Можно с уверенностью сказать, что Апостолы нигде не утверждали «апостольских престолов», что и все прочие Церкви Асии, а также Понта, Вифинии, Киликии, Сирии и Рима были одинаково ведомы и дороги ему, а тем более иудейские Церкви Палестины. В этот момент приближающегося кризиса он думал о судьбе всего христианства и делал усилия к объединению обеих его ветвей на основе решительного исповедания Божества Христа, что и запечатлел в своем Евангелии о Предвечном Слове, ставшем Плотью.

В чём же заключается этот приближающийся перелом церковного строения? И что мог думать Апостол Иоанн о судьбе христианства?

Чтобы составить себе верное понятие о том, что такое была в действительности первая Церковь, надо не забывать разницу, которая существовала между двумя частями или как бы ярусами её. Наверху стояли Апостолы, носители идеи и тайн Христа (Мф.ХVIII, 11; Еф.III, 3-5; 1Кор.IV, 1) – исполины веры с мирборящим сиянием огненных языков на челе. Их было немного, и с течением времени число их не увеличилось. Под ними волновались, в брожении таинственной закваски, постоянно возрастающие в численности послушные верующие: иудеев и ещё больше язычников. Степень озарения от Духа Святого, широта кругозора, сила слова, сопровождаемое чудесами, непоколебимая устремленность воли к поставленной задачи и, наконец, полная согласованность личной жизни с проповедуемой истиной (Мф.ХХVIII, 19) у лиц апостольского верха была приблизительно одинакова. Все они сливались в одно единодушное «мы» (Еф.II, 20; Еф.III, 5; Деян.IV, 20; 1Ин.I, 1).

Уровень просвещения уверовавших толп народных был более или менее одинаков. Но разница между этими двумя ярусами Церкви была неизмеримо велика.

Апостолы – все евреи, простолюдины Галилейские (кроме Павла) – представляли собой сонм небольшого числа избранников, над которыми вспыхнули пламенные языки в день Пятидесятницы. С тех пор грозная тишина близкого присутствия Божия сопровождала их повсюду. Имена всех их мы знаем. Знаем также индивидуальный характер главнейших из них. Находясь в постоянном совете, а когда разошлись в дальние страны, то в общении молитв друг с другом, Апостолы в причастии Святого Духа, освобождающего от плена трёх измерений пространства, охватывали своим руководством и наблюдением все общины, основанные ими не только в Палестине, но и повсюду за пределами её. Чуждые каждому городу, куда приходили, его тёмным идольским культам, его политической суете и борьбе за власть и безумствам разнузданной чувственности, Апостолы несли людям, задавленным жизнью, никогда не покидавшим своего очага, такой свет познания Единого Истинного Бога, Отца всех людей, столь заразительную радость спасения и новую жизнь через веру в Божественность Иисуса Христа, – что двенадцатерица их представляла собой как бы живой горний свод раскрытого неба, возвышавшегося над множеством общин спасения, насаждаемых ими (1Кор.IV, 1; VI, 2-3; Еф.II, 20; III, 5) по лицу земли.

Далеко не то представляли собой эти непрерывно возрастающие толпы верующих. Они были святы тою начальной степенью святости, которая требовала ещё долгого воспитания в будущем. Апостол Павел неоднократно указывал на это зачаточное состояние духовной жизни своих слушателей. Тоже и Апостол Пётр. В истории лиц этих неофитов мы не видим, имён не знаем. «Язычники, слыша это, радовались…. и уверовали…» – говорит Книга Деяний (ХIII, 48). «…Уверовало великое множество Иудеев и Эллинов» (Деян.ХIV, 1). «Проповедав Евангелие сему городу и обретя довольно учеников» (Деян.ХIV, 21). «Присоединились к Павлу и Силе, как из Эллинов, чтущих Бога, великое множество, так и из знатных женщин немало» (Деян.ХVII, 4). «И многие из них уверовали из Эллинских почетных женщин и из мужчин немало» (Деян.ХVII, 12) и т.д.

Когда мы читаем это и изучаем другие священные памятники того времени, то чувствуем, что перед нами множество колыхающихся голов, спин, – стада, жалобно блеющие о своем спасении, а ещё более о своем желании скорее и ближе соединиться со Христом, и о скорейшей кончине этого ветхого мира в громах и молниях Страшного Суда.

Новая жизнь этих людей представляла собой лишь первые шаги на пути служения Единому Невидимому Богу. Особенно это верно было для бывших язычников. «Я не мог с вами говорить как с духовными, но как с плотскими и как с младенцами во Христе» – писал ап. Павел Коринфянам (1Кор.III, 1) под конец своей долгой деятельности среди них. «Много ли из вас разумных?» – спрашивает их он. «О, несмысленные Галаты!» – упрекает он других. «Не спешите колебаться умом, будто уже наступает день Христов» – умоляет он фессалоникийцев. «Как новорожденные младенцы возлюбите чистое словесное молоко» – писал также под конец своей многолетней апостольской деятельности Пётр и тем и другим и всем христианам Малой Азии (1Пет.II, 2).

Церковь в соединении этих двух элементов – апостольского верха и неохватных стад народных, – представляла собой невиданное в истории осуществление самой невероятной утопии, величественнейшее зрелище достигнутого идеала на земле – познание Единого Бога Отца Небесного, святость, братство и веселие сердца, как бы рай на земле, под верховным руководством Апостолов.

Но чем Церковь могла казаться после лишения её верхнего слоя, т.е. Апостолов? – Здание без крыши, если не развалиной.

Мученическая кончина Апостола Петра, а вскоре и Апостола Павла, которые оба проповедовали и устраивали Церкви в Асии, потрясла умы верующих и вызвала среди них великое смущение, так как ожидалось пришествие Господа ещё при жизни этих Апостолов. Вот почему, по мере того, как надвигалось полное пресечение Апостольства, – это было равносильно катастрофе.

Ко времени же ссылки ап. Иоанна на Патмос эта бесшумная катастрофа завершилась. Иоанн уже около 25 лет оставался πρεσβυτερος  (старшим, старейшиной, пресвитером – пер. ред.), так он сам себя называл во II-м и III-м посланиях: – «Старейший» – из Апостолов и столпов, бодрствовавший над этими стадами. Пастырь – властелин, первый по близости ко Христу и последний из двенадцати, которые были µάρτυρα τῆς ἀναστάσεως αὐτοῦ (свидетелями Его воскресения - пер. ред., Деян.I, 22), т.е. самовидцами смерти и воскресения Спасителя и слушателями Его учения, единственный в живых хранитель всего предания Церкви от самого её начала. Для Иоанна, стоявшего на закате дней и тщетно ожидавшего надежного после себя преемства, ясно было, что на смену Апостолам Господь больше не воздвигает таких других деятелей, как Павел. Вершина христианства заканчивалась отвесным обрывом.

И подобно Орлу, паря кругами над множеством общин спасения, основанных за эти 60 лет в Палестине, в городах Малой Азии, Сирии, Киликии, Понта, Вифинии, Македонии, Греции, на островах, в Риме и других более далёких странах, великий Апостол, стремившийся к таинственному единению этих несчетных стад, с Единым Пастырем на небесах (Ин.Х, 1-16), окидывал прощальным взором все эти земные владения Его и естественно должен был чаще и чаще задавать себе вопрос: Какова же будет дальнейшая судьба этого столь обширного посева?

Суд Божий над преступным домом Израиля, как пророчествовал Исайя (ХLIII, 21-28) и Иоанн Предтеча, и как предрекали Ап.Пётр и Павел, совершился (1Пет.IV, 17; 1Фес.II, 16), теократическая самостоятельность Иудеи сокрушена. Иерусалим пал в 71 году; храм, многократно осквернённый пред тем самими иудеями, разрушен и сожжён язычниками, жертвы прекратились, богоотступный «народ Адонаи» подвергнут почти полному истреблению у себя в обетованной земле. Эта земля, залитая кровью и слезами отчаяния, лежит в развалинах. Измождённые, жалкие, но не заслуживающие ничьего сожаления, остатки пленников иудейских уведены в рабство и продаются на невольничьих рынках Сирии и Азии, как самый дешевый товар для травли в цирках зверями. Но διασπορα (диаспора – пер. ред.) , т.е. еврейство, рассеянное в странах языческих, гораздо более многочисленное, чем жившее в Палестине, едва очнувшись после разрушения своей священной столицы и храма, опять охвачено изуверской жаждой насильственного освобождения и всемирного господства и готовится к новым восстаниям против ненавистной империи Рима, и, отвергнув мистический храм, созидаемый Христом из живых душ уверовавших, мечтает о демонски самочинном восстановлении вещественного храма из мёртвых камней. С глубочайшей скорбью смотрел на это Иоанн, ибо знал, что такие восстания опять будут подавлены огнем, мечом и распятиями.

Юное же эллинское Христианство, воссылающее по заповеди Апостолов молитвы Богу о властях языческой Империи, может быть, само того не желая, оказалось оторванным от тысячелетней Ветхозаветной теократии и синагоги, и, как видно из проповеди ап. Петра к народу в день Пятидесятницы и из речи диакона Стефана перед Синедрионом, из Евангелия Матфея, Марка и Луки и из посланий ап. Павла, повсюду продолжало выступать против иудейства с новым толкованием Святого Писания, применяя все его пророчества и символы к Иисусу, Сыну Марии, Распятому и Воскресшему. Между тем век Апостольский оканчивался, а духовные и учительские силы этих эллинских общин были невелики.

И вот это примитивное Христианство простолюдинов и рабов, разноплемённое, без Апостолов, без высшей объединяющей организации, без богословских школ, совершенно непосвященное в высшие тайны библейского оккультизма, без путеводных пророчеств, должно будет сознать и исповедовать себя абсолютной религией, поставленной на огромный и ответственейшей высоте: быть единственным светильником откровения новозаветного и ветхозаветного для всего мира.

Правда, ап.Павел открыл для эллинских ἐκκλησίαι-й (церквей – пер. ред.) (экклесий) некоторые опоры духовной самостоятельности – догматы, дававшие определенность вере, и епископальный строй, дававший в каждом отдельном городе твердую организацию аморфным толпам людей, собирающихся вокруг восторженного проповедника.

Но всё это было ещё ново, непривычно и часто служило поводом к разделению среди братий на подневольные стада и на «владык», заражая этих последних соблазном высокомерного произвола и честолюбивого деспотизма, так что в одной церкви Асии такой возгордившийся предстоятель не хотел принимать даже самого Апостола Иоанна. И гностики всюду старались путём обмана и хищения стать на опустевшие места Апостолов и повести за собой Церковь к смерти (3Ин.9-10; 1Пет.V, 3).

Особенно же казалось тревожным, что при таких затруднениях чудесные наития свыше: дар пророчества, языков, явления Ангелов, изгнание бесов и др. знамения стали в Церкви заметно убывать. Хотя об учении и делах Иисуса оставалось ещё так много сказать, что самому миру не вместить было бы написанных книг (Ин.ХХI, 25).

Однако Евангелием Иоанна состав священных книг Нового Завета закончился, почти умолкло и устное пророчество.

Недоумение усугублялось ещё тем, что и сама Церковь в Риме претерпела неожиданное и ничем не вызванное кровавое гонение от Нерона после страшного пожара в мировой столице. Правда, когда распространялась по всем провинциям весть о том, что пламя бушует уже 10 дней и 10 ночей, пожирая нечестивый город, то все Церкви трепетали в радостной уверенности, что это наступает последний День мира. Но в умышленном поджоге христиане были неповинны. Однако за этим пожаром не последовало обещанного пожара всего мира и вознесения верующих навстречу Господу, как учил Апостол Павел (1Фес.IV, 17). Напротив, с годами опасность гонений не обещала рассеяться, ибо во многих городах Востока и Запада против христиан, как бы по сигналу из Рима, начала подниматься грубая языческая чернь, везде подстрекаемая иудеями. И над юными общинами спасения вместо обетованных радостей и благ мессианского века нависли тяжёлые тучи без просвета. Долго ли будет длиться это состояние предгрозовой духоты и к чему приведет?

Первые десятилетия христиане охвачены были неотмирным настроением, ждали, согласно учению Апостолов, со дня на день пришествие Христа: «Маран Афа» - «Господь идёт» было общим лозунгом среди них. Ну, не дальше, как через 2-3 ближайших месяца, ждали наступления мессианских дней здесь на земле (Деян.I, 6) или кончины этого прогнившего мира в истребительном пламени и вечного блаженства в пакибытии: ἐλθέτω χάρις καὶ παρελθέτω κόσµου αὐτὸς (да придет благодать и да пройдет мир сей - пер. ред ) молились они (Διδαχη - Дидахе 10.6 - пер. ред).

На этих ожиданиях строилось многое во вдохновенном и как бы хмельном поведении христиан. И разве Сам Господь не дал решительного обещания вернуться «в силе своего Царства» прежде чем окончится наличное поколение Его иудейских слушателей? (Мф.Х, 23; ХVI, 28; ХХIV, 34; Мк.IХ, 1; ХIII, 30; Лк.IХ, 27; ХХI, 32).

Между тем проходило десятилетие за десятилетием, и время, словно пытка, тянулось бесконечно. Сама Церковь, казалось, скорее близится к упадку (Лк.ХVIII, 8), так что ап.Иоанн только мог со слезами пересчитывать умножающиеся отпадения братий и появления многих «антихристов» и со стенанием предвидеть ещё большие отпадения в будущем. А Рим после пожара, уничтожившего его, отстроился ещё величественнее и пышнее. Также и другие города языческие стояли по-прежнему нагло, вызывающе, и природа каждую весну цвела и улыбалась. Это повергало в одно и то же смущение все ἐκκλησίασ-и Востока и Запада. Братья терялись в догадках, и то и дело спрашивали у своих пророков и епископов: «где же, наконец, этот обещанный день пришествия Господа?» Пророки пытались оправдываться. Епископы отвечали словами ап.Петра, что «день тот по Божию долготерпению откладывается» (2Пет.III, 19) или что «об этом спрашивать нельзя». Но такие ответы мало кого успокаивали, так как со дня кончины ап. Петра прошло уже более 30 лет в этих тщетных ожиданиях. И теперь всюду христиан гонят, и нет спасающего. В умы закрадывалось чувство покинутости в будничном мире, и эсхатологическая восторженность никла. На собраниях братия избегали смотреть друг другу в глаза, некоторые же сидели, опустив голову на грудь. И многие отпадали от Церкви со смехом над своими вчерашними верованиями.

В какой бы город Асии, в какую бы общину не приходил наперсник Христов, его окружали десятки святых встревоженных глаз, в которых он читал среди подавленных вздохов одну и ту же θλῖψις  (гнет, мука, скорбь – пер. ред.), т.е. скорбь несбывшейся надежды, один и тот же молчаливый вопрос и упрек: «Когда же, когда?»

Великий Апостол, едва успевающий справляться с опасностью от гностиков, бессилен был дать ответ. Тщетно было успокаивать смущенных братий «невмешательством» Бога, когда их сжигают в смоляных саванах и тащат в темницы. Это горбило ему спину и причиняло такую душевную боль, что он едва сдерживая рыдание (Ап.V, 4), говорил братьям, что он их συγκοινωνὸς ἐν τῇ θλίψει, т.е. соучастник в этой скорби (Ап.I, 9) и призывал к терпению и непоколебимой надежде. Но всем казалось, что наперсник Христов имеет право и должен говорить более определенно.

Но у Ап. Иоанна было ещё одно недоумение, непонятное эллинским общинам, – мучительнейшее, от которого складка между бровей становилась ещё глубже.

Господь явился Павлу на пути в Дамаск не так, как Он явился 12-ти по воскресении, а с небес: в грозной силе потустороннего блеска и разящего света. Это произошло ещё до «посещения Апостолами всех городов Израилевых» и послужило началом призвания язычников в смертельную обиду и в осуждение иудейству. И действительно, точно по мановению с тех пор в странах диаспоры стало приходить к вере в Иисуса все меньше и меньше евреев. Наконец, приток их в последние десятилетия почти прекратился, и вопрос об обрезании перестал волновать Церковь. Равно и в Иудейских городах Палестины и Заиорданья вера в Иисуса, как дерево, не выдержавшее громового удара, умирала после разрушения Иерусалима. Послание Иакова, брата Господня к «12-ти коленам, находящимся в рассеянии», отклика больше не получало; иудео-христианские миссии, некогда ставившие столько препятствий проповеди Ап. Павла, заглохли. Не передаваема была и домашним примером в уверовавшем еврействе радость спасения от родителей к детям. Даже Евангелие Иоанна о Слове, которое было «у Бога и стало Плотью» и обитало с нами, т.е. с иудеями, не подняло с одра болезни иудейскую Церковь, состоявшую из многих тысяч ревнителей Закона. Вся она угасала. Душа должна была разрываться у Апостола при виде, что христианства у иудеев хватило только на одно поколение.

Как было понять это? И как с этим примириться? Тут, несомненно, опять чувствовалась Его рука над этой Церковью, в которой явлено было Им столько милости и чудес в первые десятилетия. В то же время к последнему Апостолу, только что написавшему для всех Церквей языческих и иудейских свое Евангелие «О Премирном Слове, ставшем Плотью», отовсюду доносились одни и те же вести, что святые ἐκκλησίαι-и Сирии, Киликии, Малой Азии, Македонии, Ахайи, Италии и островов приняли это Евангелие о Слове и наводнены неофитами из необрезанных язычников, и дети их уже лепечут имя Христа и Матери Его Девы Марии θεοῦ τέκος (Богородица – пер. ред.), воспитываются в вере родителей и в познании Единого Бога Отца Небесного, и готовятся к крещению по достижении зрелого возраста (1Ин.II, 12-13). Так неужели это нечаянное и столь стремительное вторжение Иисуса Мессии в тёмные души язычников и просиявшая в них святость, этот резкий переворот, который Он совершал в их жизни, озвездив её далёкими библейскими мистическими целями, – неужели это и есть то пришествие Его, хотя внутренне, но вполне ощутительное, о котором Он говорил, что оно наступит скоро (Мф.Х, 23). Ведь принимая Крещение помимо Закона Моисеева, язычники приносили в Церковь вместе с религиозным усердием свои исконные извращения плоти (1Пет.IV, 3), неисправимую наклонность к суетному философствованию и необузданной фантастике, и вытекающие отсюда уклонения от евангельской простоты во Христе и опасность гибельных лжеучений (2Кор.ХI, 3).

И, тем не менее, на глазах Иоанна главное средоточие Христианства из Палестины постепенно переместилось в Малую Азию. Недолгое время первого Христианства, сплошь Иудейского, миновало, и перед Апостолом – старцем, принадлежавшим ещё к Церкви обрезания, вдруг открылись новые горизонты, наступила новая церковно-историческая эпоха Языко-Христианства, не задетого мрачной иудейской катастрофой и раскидывавшегося из Малой Азии, как из нового центра, свои неутомимые миссии в другие страны.

Но где же тут Его Царство, пришедшее в силе? При таких обстоятельствах понятно, как много недоумений должно тесниться в душе последнего Апостола, чувствовавшего себя поставленным у какой-то заветной грани. Если будущая судьба ветхозаветного избранного народа за тысячу лет вперед была охвачена взором, измерена, взвешена и начертана в свитках древних пророков (Ис.ХLIII, 21-28), то какова будет судьба этого вновь народившегося Израиля, ибо об этих пришельцах сказано: «не Мой народ назову Моим» (Рим.IХ, 25), «некогда не народ, а ныне народ Божий» (1Пет.II, 10; Еф.II, 11-12, 19).

Уверовавшие язычники со слов Апостолов знали, что Иисус, явивший Себя живым по смерти, вышел победителем из религиозного столкновения с книжниками, фарисеями и Синедрионом иудейским, – столкновения, в сущности, разыгравшегося на пространственно тесной арене Иерусалима, где Он, – как писал христианам асийским Ап.Павел: «ἀπεκδυσάµενος τὰς ἀρχὰς καὶ τὰς ἐξουσίας ἐδειγµάτισεν ἐν παρρησίᾳ, θριαµβεύσας αὐτοὺς ἐν αὐτῷ» (Кол.II, 15), т.е. «отняв силу у начальств и властей (иудейских) подверг их позору, восторжествовав над ними Собою».

Но если языко-христианство выступило на первый план, теперь подымался другой безмерно большой вопрос: Как Он сможет явить Себя Победителем и Царем не только в Малой Азии, а здесь на этом новом необъятном поприще, среди удушливой атмосферы гнуснейшего идолопоклонства, с его гигантской человекобожной империей кровавой, вмещавшей множество городов с их капищами, библиотеками и школами суемудрой философии, самодовольным счастьем сильных мира и народных толп, склонных то к мятежу, то к тупой покорности, но всегда одинаково жадных лишь до хлебных подачек и омерзительных зрелищ, этих необрезанных толп, несметных, как песок на берегу моря. Всё это было в полном расцвете сил и покоилось на основах, прямо противоположных Евангелию… И христиане, отделившись от синагоги, от иудейских обрядов и иудейских ожиданий, теперь робко входили туда, как в тёмный лес. Ап. Иоанн видел всё это и мог только мысленно протягивать к ним старческие руки с предостерегающим криком: «Дети, блюдите себя от идолов» (1Ин. V, 21).

Если вспомнить, что Иоанн, всегда радостный и спокойный, в посланиях своих не уделял место эсхатологии, а в своём Евангелии даже не привёл ни одной притчи и ни одного заявления о кончине мира и пришествии Мессии, то исключительное давление этих вопросов на ум Иоанна теперь, на рубеже прекращения Апостольства, угасании иудейской Церкви и общего потускнения авторитета эсхатологических обетований в Церквах эллинских, станет понятным. Вот с какими мыслями Ап. Иоанн мог прибыть в место ссылки, т.е. на Патмос.

Мысли эти, конечно, не могли поколебать веры великого Апостола или отлучить его от любви Господа и познания Его, но всё-таки залегли на его чело печатью недоумения и сосредоточенной скорби и делали его согбенным (Ап.V, 14). Они были для него как бы вторым Патмосом и даже хуже того, ибо из ссылки он мог быть освобожден manu militari (силой оружия – пер. ред.), а что могло вывести его из этой душевной тесноты? Только величайшее чудо. Но как?

И вот, когда все Христианство казалось подавленным и вконец изнемогающим под тяжестью этой общей скорби и мучительного недоумения, в один из воскресных дней на Патмосе совершилось чудо, большее всех евангельских чудес. Это – новая теофания Христа Прославленного. Иоанну вдруг явился Иисус Мессия, не в зраке раба, т.е. не в терновом венце и не со связанными руками, а во всей Своей славе и силе, как «Первенец из мёртвых», ставший теперь «Владыкой всех», т.е. и языческих царств и империй земных, и показал ему, Иоанну, в странных видениях ἃ εἰσὶν καὶ ἃ µέλλει γενέσθαι µετὰ ταῦτα, т.е. показал «что есть и что будет после сего», т.е. сокровенное, но подлинное состояние малых Церквей Асийских, среди которых столь долго обращался Иоанн.

Кроме того, Он в исполинских призраках начертал уготовляемое Им через Ангелов Своих крушение всемирной Империи Рима и ущербление всечеловеческого эллинского мирочувствия и показал всю дальнейшую судьбу невидимого духовного Царства Своего, отчасти открывающегося в сердцах людей и имеющего некогда придти в силе на землю видимо и осязательно: среди эллинов, латинян и в более полной мере среди каких-то других дальних народов, лица которых тогда ещё и разглядеть нельзя было (Ап.Х, 11).

И в заключение повелел Иоанну записать всё виденное и послать в назидание и утешение не великой иудейской Церкви в Иерусалиме, а семи малым Церквам, прозябшим в идолопоклоннических эллинских городах Асии, церквам простолюдинов, рабов и бедняков: Ефесской, церкви Смирноской, церкви Пергамской, церкви Фиатирской, церкви Сардийской, церкви Филадельфийской и церкви Лаодикийской.

Так Иоанн и сделал.

Отсюда видно следующее о происхождении новозаветного Апокалипсиса.

В то время как четыре Евангелия и Книга Деяний Апостольских прежде, чем быть записанными в свитки и размноженными, существовали некоторое время почти во всем своём составе в виде устных повестей, которыми обменивались ближайшие последователи Христа, в то время как догматические мысли Апостолов Симона Петра, самого Иоанна и особенно Павла, были неоднократно ими передаваемы устно в синагогах, на площадях перед толпами язычников и в христианских ἐκκλησία-ях, в частных домах и даже в судебных заведениях, и потом лишь для большей прочности были ими закреплены в посланиях, – Апокалипсис имеет иную историю своего происхождения. Видения, содержащиеся в нём, никогда до того «на ум не приходили никому» из рядовых христиан и даже никому из Апостолов. Впервые это откровение через «сына грома» было принесено церквам из языков после решительного отделения их от иудейства, в виде готовой связной книги. Это был как бы свиток, упавший с неба, подобно молнии.

Но пророчества, изрекаемые для будущего, всегда окутаны туманом и плохо понятны современникам. Так было и в данном случае. Откровение это было принято в Ефесе ближайшими учениками великого Апостола, и читалось ими со смутным волнением и страхом. Вскоре пергаментные свитки эти, перевязанные шнурком с восковой печатью, переданы были как некая драгоценность из рук в руки тем самым Церквам, коим повелел Господь, а потом усердно размноженные ефесскими переписчиками разосланы были и другим общинам, навеки приковав взоры потомства к Асийским очагам веры. Последующая история показывает, что к ближайшему поколению христиан Апокалипсис, несмотря на его кажущуюся фантастичность, перешел уже с крепким преданием о его подлинности и бесконечной цене.

И много лет спустя, т.е. в начале II века, когда христиане Асийских Церквей в борьбе против ефесских гностиков почувствовали, что состав Евангелий и других Апостольских книг окончательно завершился, и стали освобождать их от писаний «мужей апостольских», от иудейских псевдоапокалипсисов, от других апокрифов и подложных гностических документов, – Апокалипсис, данный Иисусом Христом на Патмосе Ап.Иоанну, данный глаз на глаз без других свидетелей, столь трудно понимаемый и даже не везде принятый для богослужебного употребления, однако с почетом вошел в канон богодухновенных книг Нового Завета, как необходимая и равноправная часть.

Каково же место, занятое Апокалипсисом в христианском каноне? Это единственная пророческая книга ἐν τὴ Καινὴ Διαθήκη, т.е. в Новом Завете. В то время, как Ветхозаветная Церковь имела книги четырех великих пророков и двенадцать малых, мы, христиане, имеем всего одну – данный Иисусом Христом Иоанну Апокалипсис, который обнимает всё домостроительство во плоти языческих народов и служит ключом к самым беспокойным загадкам будущего и является в общем своде новозаветной письменности как бы её замковым камнем и высшей точкой истинного Γνωσις-а (гнозиса, знания – пер. ред.), «в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол.II, 3).