I. Малая Азия

РО РНБ. Фонд 1000СОП. 1968.30/8. Л. 1-8

Откровение дано Иисусом Христом церквам седми городов: Ефеса, Смирны, Пергама, Фиатиры, Сард, Филадельфии и Лаодикии. Так как все эти города находились в Малой Асии, то является вопрос: что это была за страна загадочная, которая удостоилась столь исключительного избрания? Ведь к концу I века было уже немало сильных центров христианства и в других провинциях Империи – в Иудее, Сирии, Египте, Македонии, Ахайи и, наконец, Риме. Т.е. приэгейская Азия в те дни была цветущей и густонаселённой страной. Приобретённая римлянами в 133 г. до Р.Х. по смерти пергамского царя Аттала III, она в 27 г. до Р.Х. была организована в особую сенатскую провинцию под управлением отдельного проконсула, резиденцией которого сначала был Пергам, а потом Ефес.

Это плоскогорье, в середине безводное и малообитаемое, окаймлено широкой полосой гористых берегов, круто обрывающихся к морю и покрытых обильной растительностью. Благодаря выгодности своего географического положения, Малая Асия издревле служила соединительным звеном в торговле между заевфратским Востоком и Европой. Но и сама Малая Асия была чрезвычайно богата. Лиственные и хвойные леса зелёными ярусами покрывали склоны гор. Быстрые реки текли в зарослях мирта, лавра, акации. По холмам пастбища, где жители занимались разведением рунных овец и коз. Мраморные ломки, из которых добываемы были монолитные колонны Синнода поражающих размеров. В долинах масличные, фиговые, миндальные, гранатные и лимонные сады, виноградники и хлебные поля.

По берегам лиловые бухты и заливы с зазубренными краями. И тут же на западном горизонте Эгейского моря подымаются бархатные горбы ближних островов, за которыми видны дымные очертания островов более отдалённых – архипелаг. Отсюда из гаваней, переполненных кораблями, торговые галеры, набирая полными парусами благоприятный ветер, достигали берегов Эллады в два дня, а Египта – в четыре-пять дней. Всё это способствовало развитию общительности, разнообразных искусств и обогащению жителей.

Здесь под вечно синим небом и горячим солнцем жило густое и разноплемённое население. Греки, финикийцы, галаты, т.е. кельты, латины, сирийцы, армяне, иудеи, персы и даже скифы, – плавильный тигель народов (Кол.III, 11). Древние писатели передают, что более 500 городов, соединённых хорошими путями сообщения, разбросаны были здесь, как кучи белых кубиков, на небольшом пространстве земли в долинах и складках гор. И некоторые из этих беломраморных и многоколонных городов были знамениты, соперничали друг с другом своими достопримечательностями с истинно языческим тщеславием.

В мало-асийских городах толпы народа шумели на множестве наречий, но в управлении, в школах и в торговле господствовал своими шепелявыми и колючими звуками язык греческий. Римляне предоставили этим городам значительную самостоятельность, не трогали их учреждений и почти не содержали там войска. Некоторым их них было предоставлено право римского гражданства и дозволено по-прежнему чеканить монету с гордыми надписями о своей державности и величии и даже вести своё собственное летоисчисление. И города эти продолжали жить почти тою же жизнью, какой жили до римского завоевания.

Таково было положение Малой Асии в начале христианской эры.

Теперь там умолкли какие бы то ни были учения, одна пустыня, по которой кое-где ютятся полудикие мусульманские гнёзда и кочевья туркменов. Десятки тысяч караманли-греков (караманлы (тур. Karamanlılar, греч. Καραμανλήδες) — тюркоязычная этническая группа греческого православного вероисповедания, проживавшая в г. Караман и области Каппадокия в центральной Анатолии – прим. ред.), забывших свой язык и говорящих по-турецки, влачат дни, не имея ни малейшего понятия о блестящем прошлом этого края. Но изыскания, производящиеся на этих местах, ясно намечают планы больших городов. Обнаруживаются каменные дуги амфитеатров, мшистые развалины храмов, дворцов, величавые остовы акведуков. Среди стен древней кладки, засыпанных прахом веков, находятся выщербленные ступени лестниц, покоробившиеся мозаичные полы с плещущимися нимфами, обломки мраморных статуй, капители колонн цоколя, барельефы, утварь, монеты, надписи. Все эти останки замечательны по изяществу и разнообразию и служат подтверждением, что это была когда-то великая страна.

Но, конечно, не это сделало Малую Асию предметом особого Божественного внимания, ибо в те дни в Римской Империи немало было и других провинций, таких же богатых и таких же счастливых.

А что же?

Передняя Асия в начале христианской эры – это был край и в духовном отношении замечательный и прямо-таки единственный в своём роде. Здесь на небольшом пространстве земли приходили в соприкосновение четыре самых могучих древних культуры: Восток, Эллинизм, Рим и Иудейство встречались здесь и в войне, и в торговле. Здесь же они сталкивались и своими учениями о жизни.

Каждый из этих великих культурных потоков, окружавших себя ореолом божественности немеркнущей славы, стремился к захвату всего мира, но настоящее средоточие своё имел далеко за пределами Малой Асии, и лишь развиваясь вширь по лицу земли, захватывал и эту страну. Здесь, в Малой Азии же, каждый из них, встречаясь с другими такими же гордыми притязаниями, пришедшими издалека, сознавал себя не дома, не на корню.

Пришельцы с Востока – финикияне, сирийцы, персы, фригийцы признавали настоящей родиной своей Ассиро-Вавилонию, междуречье Тигра и Евфрата. Там в Месопотамии была родина того вдумчивого экстазного пантеизма, который составлял всюду подоснову язычества. Оттуда вместе с караванами верблюдов, нагруженными всяким товаром, шли древние учения, которые, подводя умы к головокружительной тайне мира, как призрака, везде старались осложнить человеческое познание и деятельность мистикой и дополнить по-своему культы богов. Древние соблазны человекобожия, символы зооморфности социальных организмов, приёмы волшебства, оргии аскетические и чувственные – всё это шло оттуда и в Палестину, и в Александрию, и в Грецию, и в Италию. Так же и города Малой Асии питались отзвуками этого могучего движения.

Греки подлинной митрополией своей признавали счастливую Элладу с её весёлыми богами. Но к этому времени ум греков освободился от наивной анимистической космогонии. И теперь из Пелопоннеса волна за волной распространялась рациональная культура с неотразимым ассимилирующим воздействием на другие народы. Софисты, грамматики, поэты, архитекторы, геометры, математики, гимнасиархи, лекари, толмачи при восточных царьках, секретари при римских вельможах постепенно захватили умы всех стран тогдашнего мира. Это была проповедь ясного для ума реализма, солнечной человеческой эстетики, гимнастического и ораторского воспитания.

Патриархальная добродетель теперь покинула многобожие, и вся нравственность сводилась к изящному образу жизни, которого должен придерживаться истинный человек, т.е. эллин. Зараза этой рациональной и эстетической выучки была так велика, что энтузиазм к эллинизму с непонятною для нас силой разлился повсюду, и к началу Христианства все народы, составившие тогда вокруг Средиземного моря как бы общечеловеческую семью, говорили по-гречески. Так что Цицерон сетовал, что латинская речь была только местной, а греческий язык был универсальным. Здесь же, в Малой Асии, греки занимали лишь побережье, которое издревле было оспариваемо у них то со стороны лидян, то со стороны персов, то со стороны сирийцев. В Малой Асии греки сознавали себя всего лишь колонистами, пришлецами.

Понятно, что и римляне настоящим центром своим признавали Urbs aeterna (столица, вечный город – пер. ред.) и Италию. Из Рима шло государственное объединение стран, дотоле бывших чуждыми друг другу. Оттуда ниспосылаемо было на всю землю великое благо международного замирения: Pax Romana (Мир Рима – пер. ред.). Оттуда во все концы мира проложены были шоссейные дороги, защита прав, власть, суд, наказания, денежные знаки, меры торговли, общее летосчисление. Оттуда же двигались и железные легионы, поддерживавшие всю многосоставную организацию Империи-колосса. В Малой же Асии римские гарнизоны и италийцы – военные ветераны, поселенные в качестве колонистов, говорили на латинском языке, поклонялись римским богам и чувствовали себя, как на чужбине.

Точно так же и иудейство, распространившееся по всему лицу земли, – родиной своего загадочного культа и богопознания считало Иерусалим с его Храмом, который был единственным местом жертв и истинного познания Бога и поклонения. Оттуда неслась героическая проповедь единобожия, потрясавшая везде политеизм и сбрасывавшая идолов в грязь. Оттуда же подымалась и бредовая злодейская мечта о мессии-мстителе, который, как верили евреи, должен поработить им все народы земли (Исаия XI, 14). Малая же Асия для иудеев также была местом расселения и скитальчества. Здесь их синагоги и молитвенные дома были точно заброшенные островки среди бушующего моря неукрощенной языческой стихии.

Каждое из этих направлений у себя на родине было слишком поглощено своей прошлой славой, которая там являлась как непререкаемая твердыня. И только здесь, в Малой Асии, все эти направления с их страстью к преобладанию и находились как бы в равновесии.

Что же это было за равновесие? Насколько устойчиво? К чему приводило нарушение его?

Каждый город Малой Асии был как бы показательным полем, где сталкивались эти могучие космополитические течения, далеко ещё не изжившие и ещё не сказавшие своего последнего слова, которым суждено было в будущих веках держать ещё многие поколения и целые народы в плену, и которые готовы были наполнить собой мир. Теперь же в Мало-Азийских городах на тесном, легко обозримом пространстве все они чувствовали себя точно выпущенными на состязание. Здесь они противоборствовали, стараясь взаимно поглотить друг друга. С ненавистью и злорадством обличали противников в неистинной божественности и нравственном уродстве, нанося один другому первые удары.

Таким образом, Малая Асия была в те времена не только местом встречи религиозных, торговых, умственных и государственных притязаний этих мировых идей, но и местом зарождения первых сомнений в правде их. Я говорю тут не о философском сомнении книжных людей, а о сомнении вульгарном, – том, которое могло одновременно охватывать толпу и совершать свою неслышную работу в душах людей обездоленных, которые в скором времени должны были выступить на арену истории.

Благодаря такому состязанию культур и мировоззрений в городах Малой Асии (четыре учительных потока), довольно было в те дни последнему рабу сделать шаг, и он подпадал под власть такого влияния, с точек зрения которого весь мир осязаемых вещей ему казался тяжелым сном, и он уже находил основание сомневаться в прочности римского владычества.

Отсюда довольно было перейти улицу и тот же человек опять оказывался под иным наваждением, с точки зрения которого весь блеск эллинского образования и гражданственности являлся бессильным миражем и суетой. И довольно было в этом же городе войти под кровлю синагоги послушать, что проповедуют и о чём молятся и чего ожидают там, как все эти замыслы языческой гордыни вдруг начинали казаться сплошным грехом пред Единым Истинным Богом, над которыми тяготел Его гнев, проклятие и казни.

Вот почему нигде умы не были так взбудоражены, как здесь. В этих асийских странах раньше, чем где бы то ни было, рождалось жгучее сомнение в правде всех этих культур. Глухая тоска по истинной теофании здесь прямо висела в воздухе, готовая при первом же толчке охватывать толпы. Таковы корни того факта, что обоготворение Кесарей, например, здесь прививалось скорее и легче, чем где бы то ни было и даже чем в самом Риме. Это же видно из попытки обоготворения ап. Павла и Варнавы, имевшее место в г.Листре.

Не следует при этом думать, что Малая Асия была тогда край патриархального быта, захолустье, тёмная азиатчина, где великие культуры античные сталкивались своими отбросами. Нет. Со времени Александра Македонского центр греческой образованности и культуры переместился в Малую Асию и Египет. Сама же Эллада обезлюдела, пришла в запустение и окончательный упадок. В начале нашей эры некоторые города Малой Асии были самыми передовыми постами греческой образованности. На площадях Пергама, Ефеса, Смирны обсуждались все вопросы века. Библиотека Пергама содержала в себе до 200 000 свитков и славилась своими изданиями. В Малой Асии хранилась знаменитая библиотека Аристотеля. И ещё несколько богатых библиотек вывезено было отсюда Лукуллом. В Пергаме было самое замечательное лечебное учреждение древности – храм Ваалу-Асклепию, «спасителю». А капище Дианы Ефесской каждую весну привлекало толпы поклонников со всех стран. Работа здешних художников и ремесленников возведена была на степень такого совершенства, что награбленные сокровища Мало-Асийских храмов и дворцов составляли главную гордость триумфов, с которыми римские полководцы после выигранных сражений возвращались отсюда в Рим. Из Малой Асии шли в мировую столицу золотые украшения, роскошные пурпурные ткани, пергамент, косметика, ароматы, яды. Отсюда же вместе с женоподобными мужчинами шло безумие извращенных желаний. Словом, жизнь в городах Малой Асии была насыщена всеми дарами и соблазнами самых утонченных и самых аристократических наслаждений тогдашней культуры языческой: нескончаемыми философскими спорами, мистикой, досугами эстетикой и утонченным сладострастием.

{На обороте листа:

Характер Римлян требовал не слов, а действий. Для Греков же словопрение было и сама борьба.

Без колесницы, без конвоя, а пешком по извилистым горным дорогам Тавра здесь нельзя было путешествовать без опасности для жизни.

Вероятно, не без страха пробирались через горный перевал Тавра по этой стране.

Дорога проходит среди отвесных скал и ущелий, оврагов и пропастей.

Эта страна населена разбойниками. Жители занимались разбоем, говорили на нескольких местных наречиях и по-гречески.

Город Ант<иохия> (или Ант<такья>) лежал на границе Фригии и Ликаонии, на безводном плоскогорье

Римляне перепутали исторические и племенные границы, ибо для удобства управления и или в награду угодных лиц переделывали округа.

Римские полководцы производили все новые и новые административные деления этой страны, одни города освобождали, другие подчиняли новым царям, третьи оставляли под властью римского Сената и (неразб.), а некоторым давали права римских граждан.

Эти милые города яркого солнца, голубого неба, столь шумных площадей, сверкающих гаваней, переполненных кораблями, людей с быстрыми жестами и говорящими по-эллински (?)

Место смешения цивилизаций, столкновений, соприкосновений идей с их золотыми грёзами и кровавыми безумствами.

Эллинизм был единственной средой, где христианское противопоставление естественного и сверхъестественного могло быть понято, оценено и воспринято. У них одних была физическая концепция мира.}

Но как memento mori над всем этим висела смертельная тоска и ужас частых землетрясений, которым подвержена была в те времена эта страна, и которые вдруг обращали её из голубого языческого эдема в мрачную тюрьму с падающими сводами. Древние географы передают, что в Малой Асии не было города, в котором не жило бы предание о трагических происшествиях при землетрясении. Здесь обрушившейся кровлей задавило друзей, собравшихся на συμπόσιον (симпозиум, совместный обед – пер. ред.), там упали стены акрополя и провалилась половина города с храмами и богами, а тут вдруг целая река ушла куда-то под землю, образовав плутонизм, т.е. пещеру со вспыхивающими огнями и смертоносными испарениями. И везде то и дело линия горизонта безумно коробилась. Словом, у населения Малой Асии в те дни совершенно отсутствовала идея твёрдой и благополучной земли. Естественно-эсхатологический ужас там был знаком всем от мала до велика.

В политическом отношении городские государства Малой Асии представляли собой особые мирки, замкнутые на небольшой территории, municipio (город, муниципалетит – пер. ред.) или quasi-municipi-и (квази-муниципалитет – пер. ред.). Нам трудно и вообразить себе, насколько античный человек срастался со своим маленьким отечеством. Это точно улитка в своей раковине: изгнание из города было почти равносильно смерти. Центром этих государств был город-πόλυς. В управлении наверху стояли дельцы или плутократия, выдававшие себя за аристократию, ещё чаще тиран, поставленный с титулом царя из Рима, и иногда жрецы. Внизу – демос. Демос не был многочислен, так как труд был рабский, и рабов всюду было множество.

Настолько рабы, вольноотпущенники и обедневший демос были везде похожи друг на друга, настолько господствующий класс имел свою физиономию в каждой из этих крошечных политий. Так как город был законченной государственной единицей, то это позволяло всем гражданам знать друг друга лично и принимать участие в политической борьбе за власть и влияние, что сообщало жизни своеобразное возбуждение. К πόλυς-у тянулись свои πόλισμα – пригороды и άγρος -районы, заселённые рустиками: пастухами и земледельцами.

Римские полководцы для удобства управления или по проискам угодных лиц неоднократно переделали границы этих государств, вследствие чего и значение πολίτ-ий менялось.

Все эти города-государства, πολιτειαι, если и были объединены, то только обще-эллинским преданием героизма, идеями философии и чувством превосходства над варварами, некоторыми языческими празднествами. Рим зорко следил, чтобы они и не пытались объединиться во что-либо реальное, и опутывал их сетью интриг и раздоров. С презрением смотрели римляне, как эти народишки забавляются игрой в политику и шумят, покуда у них на άγορά (рынок – пер. ред.) не появятся ликторы (особый вид госслужащих для исполнения распоряжений магистратов, носили перетянутые красным шнуром либо связанные ремнями пучки вязовых или берёзовых прутьев – прим. ред.) с пучками палок и молчаливый центурион, мерно отбивающий шаг. И действительно, города эти были совершенно беспомощны пред своими покорителями. Только всесильная власть римского проконсула да общая система податей, сделанная на откупе, кое-как объединяла их и примиряла.

Вот почему Малая Асия поистине должна считаться родиной городской культуры конца античных времён. Ни в какой другой стране города-государства не могли складываться в такое беспримерное разнообразие политических форм и бытовых укладов. Здесь в каждом городе был свой муниципальный дух, своё упорно культивируемое воспоминание о прошлом: тут были города философские, жреческие, торговые, земледельческие, банкирские и т.д. И всё на одном и том же фоне вулканических пейзажей и жуткой эсхатологии.

И если Христианство с его учением о Боге Слове, ставшем плотью, и со странною проповедью о грядущей гибели мира, нашло в Малой Асии языческие народные массы раньше, чем где-либо, подготовленными к принятию Евангелия, – то разнообразие политического устройства этих городов дало возможность христианской истине найти себе здесь множество способов приложения к жизни, и юным общинам спасения откристаллизоваться в вечные типы.