Часть III. Гл.9. ПЯТАЯ  ТРУБА

РО РНБ. Фонд 1000СОП.1968.30/2, л. 40-72.

ПЯТЫЙ АНГЕЛ ВОСТРУБИЛ, И Я УВИДЕЛ ЗВЕЗДУ, ПАДШУЮ С НЕБА НА ЗЕМЛЮ

О чем пела эта труба? Чья душа пела в эту трубу?

Теперь нам будет понятно, на какой небосклон обращает свои вещие зеницы Иоанн и чей гороскоп здесь изображен.

Исторические свидетельства подтверждают, что время падения звёздной утопии единобожия, так долго сиявшей над Аравией, произошло «во время оно», т.е. одновременно с интеллектуальными крушениями в Эллинстве по сигналам четырех труб, т.е. в  III, IV и V веках.

Пятая труба Ангела прозвучала в акустике мистического пространства в ангельском небе, но чем же здесь в плане фактов истории вызвано было падение этой религии?

Какого испытания не выдержала она?

В истории это произошло так. Утопия арабов такова:  Бог – Невидимый, открылся в древние времена человеку Аврааму лицом к лицу. Но того же Бога, открывшегося в Единородном Сыне, арабы не хотели принять и тем обрекли себя на ожидание собственных откровений.

Но, однако, проходили века в медленном однообразии, завершая за кругом круг, а Предвечный оставался нем. Неужели еще ждать, еще чувствовать свою душу мучимой сомнениями? И тут что-то оборвалось в душе этого народа: пало умное светило. И культ Каабы от идеи небесного Аллаха весь ушел в поклонение черному камню.

Звезда эта больше не царила в небесах их духа.

С тех пор каждое племя рядом с умершей  памятью об Аврааме, стало воздвигать своих идолов. И никто не в силах был обличить и покарать это зло. Быстро стали складываться суеверия за суеверием, и скоро создалось собственное приземистое  дикое язычество, без идеализма, без внушений к героическим подвигам. В той же древней Каабе теперь каждое племя ставило своих истуканов и приходило к ним на поклонение, слушать пред  вещаниями шаманов.

И наряду с этим массовым отпадением в фетишизм, свершалось и другое отпадение – идейное. Во всех коленах стали появляться многочисленные «ганифы», т.е. отщепенцы. Потеряв веру праотцов, они отвергали и складывающееся языческое многобожие своего дня, и силились создать новую всеобщую религию своими руками. В опустевшей идее Бога, они по указаниям христианских еретиков-несториан и монофизитов, бежавших за пределы Империи от преследований, делали альтруистические и аскетические поправки.

Получалось учение бессильное объединить даже самих «ганифов» в прочную секту.

За 5 веков вперед дано было Иоанну увидеть, что незакатная ЗВЕЗДА эта не просто погасла, а ПАЛА С НЕБА НА ЗЕМЛЮ. Так это и было. Тысячелетняя утопия, которой присуще всепобеждающее могущество, упав на землю, продолжала действовать.

(сбоку: Как то кротко  должно было оно по соседству  Христианство прозвучало по всему миру)

 Она минировала весь подсознательный душевный мир, всю инфрасферу этого народа  жаждой духовного превосходства. Бескорыстнейшая когда-то религиозная мечта потусторонняя стала теперь двигать всех к корысти, к завоеваниям, к захвату чужих благ и всеобщему погрому многобожников в Аравии.

И как всё это было чуждо Аврааму, умолявшему когда-то Бога о пощаде даже Содома, - Аврааму, который возвратил всю военную добычу своему побежденному врагу, сказав: «Даже нитки и ремня от обуви не возьму из всего твоего, чтобы ты не сказал: я обогатил Авраама» (Быт. XIV, 23)

И Иоанну дано было увидеть то, что произошло после сего.

«Я  УВИДЕЛ,- говорит он, - ЗВЕЗДУ, ПАДШУЮ С НЕБА НА ЗЕМЛЮ, И ДАН БЫЛ ЕЙ КЛЮЧ ОТ КЛАДЕЗЯ БЕЗДНЫ. И ОНА ОТВОРИЛА КЛАДЕЗЬ БЕЗДНЫ

(Инфрасфера от крови)

Это с изумительною точностью соответствует тому, что переживал Магомет, пробиваясь к тому, чтобы стать глубоким вместилищем откровений.

Магомет родился в 571 году. Рано оставшись сиротой, он воспитывался в доме своего дяди, хранителя Каабы в Мекке. Каждый год он видел громадные толпы пилигримов, приходивших сюда на поклонение идолам, слышал жаркие споры ганифов о правом пути Божием. И с ранних лет истинная вера Авраама представлялась ему в состоянии полного упадка и разложения.

Никогда ничему не учившийся и чуждый умственной любознательности и книжной науки, он питал свой дух только устными сказаниями об Аврааме, Моисее, Иисусе. Никакого желания самому обратиться к книгам Священного Писания и к вероучительным документам Христиан в юноше Магомете не рождалось. Еще меньше проявил он готовности идти в терпеливую науку к другим. Это был одинокий колодец среди необозримой мёртвой пустыни душ соплеменников.

Внутреннее сосредоточие только вглубь и глубь в себе самом – вот его путь. Здесь он стал искать прорыва в иной мир, ощущая на дне души своей гулкое эхо от какой-то странной, где-то шевелящейся стихии.

В тёмном, как колодец, строении человеческой души – это отражение мрачного света казалось длинной лестницей с множеством ступеней (неразб, неразб,.) ощущений.

        Женитьба на богатой вдове Хаджидже, ведшей торговлю,  дала возможность Магомету отдаться созерцанию, когда по целым месяцам он должен был водить её караваны верблюдов по пустыне. Качаясь на спине верблюда, он отдавался  исступленному исканию откровений. И это стало  для него главной целью жизни. Весть о странных духовных переживаниях этого человека начала привлекать в дом Хаджиджи любопытных. Многие восторженно слушали его прочувствованные речи о Едином Аллахе и о последнем дне суда. И он стал уже слыть за «одного из кагинов». Но не этого искала его душа. Тоскующий по  безымянным просторам и равно открытый вдохновению и одержанию, он резко сознавал будущую исключительную единственность его судьбы в религиозных делах Арабов, « ибо никому постольку не было тягостным преступления народа, как Ему» (Сур.IX. 129) (В переводе Саблукова: Действительно, к вам уже пришел посланник из среды вас самих: ему тягостны ваши преступления, он заботлив о вас; к верующим он сострадателен, милосерд (9:129) – прим. ред.)

Но пока он не осмеливался открыть это другим. Истерические припадки и шаманские исступления охватывали его даже на людях, несчастный плакал и кричал как ребёнок. Но он еще хорошенько сам не знал, как ему понимать всё это. Довольно было упрёка против него, как бесноватого, и он убегал от людей, боясь, что это правда, запирался дома, не находя себе места от угрызений совести и страха. Наконец, для окончательного осознания себя он решил удалиться в пустынную, но каменистую гору близ Мекки. Несколько месяцев жил он в посте, молчании, собирая в уме своём всё, что знал о вере Авраама.  И там он стал углубляться в колодец своей души, точно допрашивал кого-то.

В исступленном ожидании встречи с «Богом» он дошел до такого патологического состояния, что неоднократно подходил к пропасти, желая броситься вниз с целью самоубийства. Всё его томило: молчание неба и убийственная объективность камней окружающих.

И вот свершилось то, чего он так жаждал. Молчание, от века дремлющее в камнях, Пустыня вдруг приблизила к нему свои дали, сузила горизонт, уравняла холмы – рукой подать от края и до края.

И Ему привиделся огненный Некто, которого он принял за ангела Божия. И  завеса, отделяющая иной мир, пала и по ту сторону мертвых скал  он стал видеть реющими бесплотные лики. И они устами внутренней всегда молчащей души камня стали громко приветствовать его, как посланника Аллаха.

  Дальше вот что свершилось в Магомете среди его борений. На дне колодца своего человеческого «Я», внутреннего опыта религиозного мира Магомета открылся зов бездны, и горячее дыхание вырвалось оттуда, закрыв клубами багрового дыма солнце и наполнив воздух самумом духовным.

Так в душе Магомета открылся постоянно курящийся кратер «откровений». И ДАН БЫЛ ЕЙ, т.е. звезде той, КЛЮЧ ОТ КЛАДЕЗЯ БЕЗДНЫ.  ОНА ОТВОРИЛА КЛАДЕЗЬ БЕЗДНЫ, И ВЫШЕЛ ДЫМ ИЗ КЛАДЕЗЯ, КАК ДЫМ ИЗ БОЛЬШОЙ ПЕЧИ, И ПОМРАЧИЛОСЬ СОЛНЦЕ И ВОЗДУХ ОТ ДЫМА…

И тут он почувствовал заповедь поставить всех лицом к лицу пред этими откровениями и во имя их поднять борьбу против язычества и многобожия на родине, а если нужно, то и везде во всём мире.

Потом отступило от него видение это.

Магомет возвратился домой иным человеком, ожил и стал действовать решительно. Если прежде это был болезненный визионер, то теперь это был вождь, находящийся в постоянном колодезе и страхе, знавший, куда вести последователей, и знавший, что и кого сокрушать, нужны были только послушники и исполнители, (неразб.) подымать понявших это.

Первые неудачи в Мекке не смутили Магомета, а заставили его с кружком последователей бежать в христианскую  Абиссинию. Там он слышал проповедь о Сыне Божием, но она не тронула его. Учение не нашло доступа в его ум. «Богу не свойственно иметь детей! Хвала Ему!» - восклицал он. (Сур. 19, 36)

Окончательно отмежевавшись от Христианства, он усвоил себе из него лишь идеи о страшном суде и воздаянии.

Вернувшись в Мекку, Магомет теперь смеявшимся над его «откровениями» стал с властью угрожать гневом Божием.  «Горе тем, которые отвергают явления великого «дня». (Сур. 19, 38).

Возражения неверующих отводил рассказами из библейской истории, выдавая их за ниспосланные ему откровения свыше. Слушатели  никогда потом не могли забыть волнений, которые они испытывали, находясь под ближайшим воздействием Магомета и принимая  слова за пророчества, исходящие из уст самого Аллаха. Восторженные и до фанатизма преданные учителю, они, рассевшиеся на корточках вокруг него, слушали, затаив дыхание, когда он говорил: «Различные пророки посылаемы были Богом для обращения людей – Муза, Солиман, Ииса. Но ни одного из них не было достаточно, чтобы совершенно убедить людей, а потому я, как последний пророк, послан с мечом. Для распространения моей веры не следует прибегать к доказательствам и рассуждениям. Меч – есть ключ к небу и аду» Точно в каком-то предчувствии сгруппировались вокруг него энергичнейшие люди того времени: Омар, Гамза, Абу-Бекр.

Но это был штаб без армии, ибо Магомет в Мекке не мог захватить народные массы. Там на страже своего влияния стояла многобожная каста религиозных властителей, действовавших от имени Каабы. Здесь Магомета однажды чуть не задушили.

Дело сразу приняло иной оборот, когда Магомет приглашен был в Медину в 622 году тамошними арабами.

 В то время земледельческий оазис Медина был ареной глухой междоусобной вражды. Евреи, поселившиеся там в большом числе после гибели Иерусалима, захватили лучшие земли и богатства, занимались ростовщичеством, держали в своих руках торговлю вином, финиками, хлебом, ладаном, гранатами. Их извращенная поработительная мечта, от которой веяло темной недоброй силой, подымала в арабах целую бурю бессильного негодования. Приглашая Магомета, Мединцы имели в виду, что он, как настоящий арабский пророк,  сумеет дать отпор этому засилью евреев. Факел был поднесен к надлежащему месту, и началась цепь головокружительных сказочных успехов.

Вокруг Магомета и его сподвижников быстро сплотились придавленные местные арабы – рабы, женщины, бедняки, молодёжь. В лоне нового «Ислама» забыты были всякие обессиливавшие их  распри шейхов и родов. (Покорность одному). И Магомет сделался не только духовным, но и гражданским главою мединских арабов. «Да не обольщает тебя изворотливость неверных в этом городе, она - кратковременное наслаждение. Жилищем их будет геенна» - вещал он  мединцам (Сур.III, 196).

И действительно, скоро во имя религии он прижал евреев: отобрал их богатства и самих их изгнал из Медины. Точно в сказке с невероятной быстротой и лёгкостью толпы блуждающих по степи бедуинов, ничего не имеющих, кроме страсти к грабежу и разбою, потекли со всех сторон под знамя отечественного пророка, освящавшего их природные инстинкты, обещавшего за эти подвиги еще награду на небесах.

И ВЫШЕЛ ДЫМ ИЗ КЛАДЕЗЯ, КАК ДЫМ ИЗ БОЛЬШОЙ ПЕЧИ. И ПОМРАЧИЛОСЬ СОЛНЦЕ И ВОЗДУХ ОТ ДЫМА ИЗ КЛАДЕЗЯ

Из души Магомета  всё время подымался мистический самум, смерч гневных откровений и повис над всею этой толпой этот дым и угар, изменявший смысл всех святых Библейских заветов и обетования Авраама.  На столбах этого дыма заколыхалось это здание сумасшедшего рая.

Возвышенные идеалы совершенной жизни  (мечты о рае) низводились и, придавая им фантастические очертания, превращали дымный омут в ядовитое зло.

Что же это был за дым? Дым от пожара последнего дня грядущего, дым, ибо никакого не было положительного содержания, а вся реальность, разлетающаяся при первом прикосновении.

Учение наполняло мир, будто оно явилось тем самым учением, которое так нужно человеку, как воздух, которым дышим. Наполнив воздух, они хотели, чтобы ним дышали  как воздухом.

Обманчивый реализм дыма этого не давал никакой опоры. Теперь мир казался творением Божиим, улыбающимся исключительно им, уверовавшим.

Здесь свершилось нечто изумительное. Случайное стечение любопытных, сброд слушателей, раньше вовсе чуждых друг другу, внезапно приобрело некоторые прочные индивидуальные черты. Прежняя личность у всех умирала, стиралась. Человек осуществлялся в буйный социальный особый душевный общий организм. Всплывали наверх лишь те алкания превосходства и силы «множества», которые скованны были века и теперь осуществляли этим организмом. У этого нового существа явилось неведомое прежде единство видений, мыслей, чувств решимости и ощущение под ногами какой-то дымной клубящейся стихии, над которой можно только лететь. Эх, крылья бы коням!

Так в дыму и угаре этих откровений рождалась у толпы народа всюду одна и та же  д у ш а, вливавшаяся в толпы и превращавшая её в воинствующее ополчение, «Божии рати».

Но что же это была за душа?

Это была стадная психология саранчи и конских табунов.

ИХ ДЫМА ВЫШЛА САРАНЧА НА ЗЕМЛЮ,… ПО ВИДУ СВОЕМУ САРАНЧА ПОДОБНА КОНЯМ, ПРИГОТОВЛЕННЫМ НА БОЙ

Так ли это было? Да, так!

В дыму этих откровений  с невероятной быстротой, несчетными массами роились новые уверовавшие. Со всех концов Аравии наездники собирались в одни и те же ополчения. За ним тянулись истинные удальцы. И вдруг по мановению пророка новая стадная душа затрепетала  в этих ополчениях, и они стальными пружинистыми скачками и взлётами, бормоча молитвы и лязгая оружием, понеслись на Мекку.

Вступив туда победителем в 630 г. Магомет одним махом меча выбросил из Каабы всех идолов и объявил это торжественно мольбище местом ежегодных монотеистических паломничеств для всех мусульман.

И скоро вся Аравия принуждена была принять «Ислам», т.е. послушание вере в Единого Аллаха и Магомета Пророка Его, и отречься навсегда от мерзости многобожия.

Так составилась громадная внушительная всеарабская держава с импровизированным теократически-социальным устройством, с правильным сбором милостыни вместо финансов, с полудуховным судом и администрацией, с торговым правом, лежащими в основании всего гражданского законодательства, с фанатическим войском. «Держать в готовности  все, какие можете, военные силы и отряды конницы. Ими будете держать в страхе врагов ближних и врагов дальних» (Сур. VIII, 62)    (По Саблукову: «Держите в готовности  все, какие можете, военные силы и отряды конницы. Ими будете держать в страхе врагов Божиих и врагов ваших» (Сур. VIII, 62) – прим. ред.)

После завоевания Мекки и очищения Каабы, Магомет прожил не долго. Теперь его огненная натура казалась потухшей, стал путаться с женами. Он стал принимать позывы и похоти свои за откровения. Завёл 25 жен, пряча их от чужого глаза в гареме.

Но дело  было сделано. В его «откровениях», была закреплена не его воля, а некоего пославшего его. Поэтому они остались «вне веков».

Пятая труба грозно звучала над греко-римским миром.

Умер Магомет, а его гнев противоязыческий продолжал куриться над кочевыми станами бедуинов, и из этого ДЫМА не перерывались роиться новые и новые воинствующие табуны с такой же душой САРАНЧИ.

Это дало возможность  его наместникам скоро двинуть арабов на завоевания соседних стран.

История свидетельствует, что когда в дальнейшем арабы охладели к Исламу, их национальная гегемония была поколеблена новыми народами, уверовавшими, персонально берберами.

Следующие поколения арабов, уже почти незнакомые с Кораном и чуждые религиозного фанатизма, однако с головокружительной быстротой создают халифат, захвативший собой полмира.

Тогда смерч тех же мистических внушений с теми же молниями гнева против неверных с изумительным постоянством (на какой-то срок, который называется несколько раз по 5 месяцев) охватывал умы других народов.  И они, устранив от власти равнодушных, снова вели мусульман дальше и дальше осуществлять монотеистическое отомщение против мерзости скрытого многобожия и всякой ложной  оседлости здесь на земле.

Эти события опять показывают неопровержимо, что «вера Авраама» в это время действительно была уже верою павшей. Ведь тождество учения Магомета с «верою Авраама» - сущая ложь. И, тем не менее, в противовес этому притязанию  не было выдвинуто ни одного возражения, ни одной поправки. Когда Магомет ворвался с первыми мусульманами в Мекку, то там, в гнезде врагов нового учения, не нашлось ни одного жреца, ни одного учителя или кагина, который бы властным словом раскрыл этот обман или самообман. Еще удивительнее, что даже после смерти пророка в эпоху смуты и междуцарствия, никто во всей Аравии не восстал против этого лжеучения во имя более правильного понимания «веры Авраама». Это показывает, что звездный свет этой утопии действительно больше не горел на небе Аравии.

В следующих символах гороскопа определено отношение к Царству Христову Ислама.

Еще больше поражает точностью соответствий своих с дальнейшими историческими судьбами этой новой мировой воинствующей религии и ее отношение к царству Христову.

Целые библиотеки написанных христианами книг по исламоведению и противомусульманской полемике миссионеров Церкви не сказали больше того, что сказано в последующих двадцати строках Апокалипсиса.

И ИЗ ДЫМА ВЫШЛА САРАНЧА НА ЗЕМЛЮ И ДАНА БЫЛА ЕЙ ВЛАСТЬ, КАКУЮ ИМЕЮТ ЗЕМНЫЕ СКОРПИОНЫ

Успехи Ислама были головокружительные. За 10 лет было захвачено более 30000 городов и укреплений. Из дымного омута вышла саранча.

Первые калифы скоро создали империю по размерам превосходящую Римскую. Калиф Омар (13/634 – 23/644) под конец жизни кроме Аравии повелевал в Азии – Сирией, Месопотамией, Вавилонией, Иерусалимом, западной половиной Персии, а в Африке – Египтом, Баркойи, Триполи. При калифе Османе (23/644-35/656)  завоеваны были и восточная Персия и Карфаген.

Арабы заняли в покоренных странах положение странствующего войска, которое напоминало подвижной конный лагерь среди земледельческого населения, нечто вроде коммунистической религиозной общины, которая только и знала молиться и драться. Туземные чиновники оставались при своих должностях, земля в руках прежних владельцев. Владеть земельными имуществами арабам воспрещалось. Государственные доходы покорённых стран – это общее мусульманское имущество. Каждому мусульманину полагалось годичное жалование от казны. При таких условиях полчища Арабов представляли собой именно те летучие массы, которые готовы были каждую минуту, подобно саранче, сняться с места, (которые каждую минуту готов был сняться с места и лететь дальше).

Такими же неисчислимыми массами налететь могли  на другую страну. Но не этими территориальными ампутациями были страшны мусульмане для Христианства.

САРАНЧЕ ЭТОЙ БЫЛА ДАНА ВЛАСТЬ, КАКУЮ ИМЕЮТ ЗЕМНЫЕ СКОРПИОНЫ

Что значит это?

Эллины знали, что кто не признает Сына, тот  не знает и Отца.

Ислам был ужасен для эллинского Христианства тою внутренней мучительностью, которая действовала именно как яд скорпиона.

Их слова о Боге вонзались в христиан, как стрела с зазубриной.

«Все мусульмане братья» - говорили они. С горделивым презрением смотрели победители мусульмане на копошащуюся у них под ногами серую повседневность христианских масс. Корчились от зависти под пятою мусульман завоевателей, взирая на  бессилие государственное и вероломство, на догматическую косность и нетерпимость, на мертвенность обетов, на полуязыческое поклонение иконам, мощам, реликвиям, всё это вместе - и христиане понурили голову.

С самодовольством выставляли мусульмане свою простоту житейскую и равенство правды в страхе Божия, свою ревность к вере Пророка. В их религии чудес не было. Чудесам подвижничества они противопоставляли экзотику необыкновенных приключений своих правоверных героев, истерзали нравственными рассказами о невиданных странах далёких, куда меч Магомета донёс слова Корана.  Ислам истерзал, ампутировал Христианство физически. Ислам приучал народы свои жить широким размахом воображения, сказками из 1001 ночи, не отличая его от  в е р ы.  И ужас неслыханных побед был у всех христиан перед глазами и душил их как кошмар.  Неужели сам Бог отвернулся от наследия своего и помогает этой явной лжи?

Такой вопрос в Христианстве себе задавал всякий от царя и вельмож, от патриарха  и до последнего нищего из уличных подонков: победоносная религия Магомета есть, очевидно, истина.

И совесть всего христианства мучительно трепетала под жалом этого угрызения, ибо тут подвергалась испытанию вера в могущество Истины. Оно

вонзало в душу острое жало, несовместимое со спокойствием и равновесием эстетического настроения.

И СКАЗАНО БЫЛО ЕЙ, ЧТОБЫ ОНА НЕ ДЕЛАЛА ВРЕДА ТРАВЕ ЗЕЛЁНОЙ И НИКАКОЙ ЗЕЛЕНИ И НИКАКОМУ ДЕРЕВУ, А ТОЛЬКО ОДНИМ ЛЮДЯМ

Если обратиться к истории и быть беспристрастными, то мы должны будем признать, что мусульмане, точно повинуясь какому-то высшему внушению из другого плана, совершенно непонятному для рациональных объяснений, вреда не причиняли  и с т и н н о й  Церкви, т.е. насаждению Божиему на земле, чувствуя религиозность Земли.

Поскольку они действовали в духе заповедей Корана, они всюду трогательно щадили Церковь, несравненно больше, чем сами христиане еретики.

Магомет даже пытается различать истинное христианство от ложного. «Есть между ними люд, держащий себя правильно»- говорит он (Сур. V, 70).

«Если бы они были стойки в Законе и Евангелии, и в том, что было ниспослано им от Господа их, они вкусили бы …райского блаженства», - восклицает он. (Это из того же айата; вот как у Саблукова: «Если бы знающие Писание уверовали и сделались богобоязливыми, Мы очистили бы их от грехов их и ввели бы их в сады утех. Если бы они были стойки в Законе и Евангелии и в том, что было ниспослано им от Господа их, они бы вкусили бы и от того, что над ними, и от того, что под их ногами. Есть между ними люд, держащий себя правильно; но многие из них — злы дела их!» - прим. ред.)

И во всеуслышание заявляет: «Больше всех любят правоверных  те, которые называют себя Назарянами, (вероятно, иудеи, живущие за Иорданом в Аравии, не признававшие Божество Христа). Это потому, что у них есть пресвитеры, подвижники благочестия, и потому, что они не горды» (Сур. V, 85) (Назаряне (в Коране – насара) – это не заиорданские иудеи, а именно – христиане – прим. ред.)

(Крачковский переводит этот айат гораздо ближе к оригиналу:

«Ты, конечно, найдешь, что более всех людей сильны ненавистью к уверовавшим иудеи и многобожники, и ты, конечно, найдешь, что самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорили: "Мы - христиане!" Это - потому, что среди них есть иереи и монахи и что они не превозносятся» прим. ред.)

И опыт веков действительно свидетельствует, что мусульмане в завоеванных христианских странах служили примером веротерпимости, на общественную молитву христиан они не посягали, Священного писания не жгли, текста его не искажали подлогами и вставками. Литургию не оскверняли. Религиозного детского воспитания не старались отравить нравственным растлением. К публичной проповеди христианства  относились терпимо. Иоанна Дамаскина Калиф держал в большом почете. Истинной благотворительности и милосердия не топтали. К подлинному подвижничеству в пустынях  относились с трепетом. Словом, ни одного самого скромного побега благодатной жизни не вырывали из земли,  никаких благоуханных цветов религиозного творчества не портили (топтали), никаких здоровых плодов роста не объедали.

Конечно, были среди мусульман и свирепые изуверы, кощунники и истязатели святынь христианских. Но этого никак нельзя ставить в счет Исламу, как религии, ибо таких немало было и среди иконоборцев христиан, и среди иудеев, и среди язычников, и среди последователей Зороастра. Всё это были люди вне-религиозные, и до странности они будут  похожи друг на друга, все одного и того же сатанинского лика до конца человеческой истории.  От них Церкви часто и много приходилось терпеть и во времена собственных внутренних  смут догматических и во внешних войнах с немагометанами. Но об этом после.

И СКАЗАНО БЫЛО ЕЙ, ЧТОБЫ ОНА НЕ ДЕЛАЛА ВРЕДА… НИКАКОМУ ДЕРЕВУ, А ТОЛЬКО ОДНИМ ЛЮДЯМ, КОТОРЫЕ НЕ ИМЕЮТ ПЕЧАТИ БОЖИЕЙ НА ЧЕЛАХ СВОИХ…

Саранча – это страшный бич для всего растительного. Царства этой мистической растительности ей касаться было запрещено. Тогда что же оставлено ей в пищу?

Люди, не имеющие печати Божией на челе, но числящиеся в христианском лагере, стане. Это – плевелы Царствия Божия. Это те существа, о которых просил сатана Христа, чтобы Он сеял их как пшеницу. Это все те, кто, числясь христианами, религиозный путь свободных усилий и огненного подвига подменяли простым растительным прозябанием. Вот эти-то людские сорные поросли и были отданы той САРАНЧЕ на съедение.

Но что же это за ПЕЧАТЬ БОЖИЯ НА ЧЕЛАХ?

Христиане городских Церквей,  которые входили в соборное единение кафолическое, исповедующие догмат Единосущной и Нераздельной Троицы, принимали на свой умственный облик эту печать троичности, непонятную для них самих, но таинственно созидавшую в них религиозную совесть, ту совесть, которая содержала в себе тайну самораскрывающегося космоса. Над таковыми мука от укушения Ислама не была  властна.

И ДАНО БЫЛО ЕЙ, т.е. саранче, НЕ УБИВАТЬ ИХ, т.е. людей, не имеющих печать Божией на челах, А ТОЛЬКО МУЧИТЬ.

Ислам нёс много бедствий Христианству, но  ре л и г и о з н  о   никого не убивал. Атеизм в глазах мусульман был преступлением более страшным, чем в глазах многих христиан и иудеев.

«Я боюсь Бога: Бог строг в наказании» (Сур. VIII, 50).

Ислам высоко поднял религиозное напряжение во всем греко-римском мире и навсегда сделал невозможным готовящийся рецидив язычества.

От Ислама мучительно приходилось прежде всего  правительственному верху, который в завоеванных провинциях и в самой Империи собственно не был евангельский, не был и языческий, а вне-христианский.

Эти верхи, громоздясь над городскими Церквами, часто предписывая веру, каноны, но сами были христианские только по имени, по словесному исповеданию.

Ислам всюду сбрасывал этот язычественно-настроенный господствующий класс и вместо него ставил свои лже-теократичные власти, наивно монотеистические. «От Бога зависят события» - восклицал он (Сур. VIII, 46).

И, разумеется, все эти перевороты были в плач и скрежет зубов всем прежним водителям государственных судеб христиан. Это была мука, бедствие великое, но не смерть духовная.

Победители везде облегчали участь рабов, внушали честность, правдивость, милосердие, умеренность, держали слово, данное гяуром. Накладывали лёгкую дань на туземцев, не трогали их быт, ни даже имущества, ни религии.

И ДАНО БЫЛО ЕЙ НЕ УБИВАТЬ ИХ, А ТОЛЬКО МУЧИТЬ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ.

И некоторые из укушенных до сих пор громко кричат от боли, также громко, как в первый момент.

 Почему пять? 

Мусульмане одинаково с Христианами веровали в творение мира из ничего в ряде дней (Сур. XI, 9). (У Саблукова 11:9: Он сотворил небеса и землю в шесть дней, в то время как престол Его был над водою, дабы, испытывая вас, знать, кто из вас лучше по своей деятельности – прим. ред.)

У них было религиозное восприятие этих первозданных единиц мистического времени для творения.

С ПЯТОЙ ТРУБОЙ явился Ислам в мир. Пятью днями измеряется мистический возраст всякого летучего создания, а в том числе и Души Саранчевого рода.

Для неё мироздание все кончается ПЯТЫМ ДНЁМ. Дальше, т.е. из расселины бытия, которая пред шестым днём, для неё вырывается дым мирового пожара огненной пропасти. Вот почему ПЯТЬЮ первозданными единицами душа саранчи здесь измеряет свой век. Это саранча, признавшая себя за полное творение, а между тем это не так.

Но почему ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ?

Для родовой души животного не светит солнце. Эта душа погружена в ночь, изображаемую луной.

Христиане, не имевшие печати Божией на челе, имели над собой небосклон мистический общий с язычниками, мусульманами и евреями, - это небосклон глубокой мировой ночи. Поэтому для них измерять время можно было только ночным светилом - ЛУНОЙ. И вот на протяжении ПЯТИ лун будет длиться мучительность успехов от этого мусульманского кошмара. ПЯТЬЮ лунными промежутками мистического ночного времени саранче этой дано измерять век своей силы и успеха.

Этот яд отличается едкостью, как азотная кислота, и оставляет в предмете своей критики следъагент тонкого яда.

После смерти саранчовой души в одних народах, отдавшихся Исламу, такая же душа может опять проявить такую же пятимесячную жизнь в других народах,  охваченными этими откровениями. И опять восклицают: «Нет Бога кроме Аллаха и Магомет – его пророк». И счет дней начинается сызнова.

Поразительно эмпирическая долговечность подлинной саранчи совпадает с долговечностью её родовой души. Саранча живёт действительно не более пяти летних месяцев: с апреля по август или с мая по сентябрь.

В ТЕ ДНИ ЛЮДИ БУДУТ ИСКАТЬ СМЕРТИ, НО НЕ НАЙДУТ ЕЁ. ПОЖЕЛАЮТ УМЕРЕТЬ, НО СМЕРТЬ УБЕЖИТ ОТ НИХ

В отличие от Христиан и иудеев,  Магомет принял лунный год и пятницу, как священный день недели.

 «Воюйте с ними до тех пор, покуда не будет одно только это верослужение Богу» (Сур.VIII, 40)

Так это и было в истории. Столкнулись две религии, притязавшие на исключительную истинность. Религия мусульман была предназначена её основателем для господства над всем миром. К тому же предназначено по слову Спасителя и Христианство.

В тот век, когда религиозные мотивы были самые сильные, эти две религии были обречены бороться между собой не за существование, а за полное взаимопоглощение.

Поэтому по всей линии столкновения Ислама с христианством должно было пролиться много слёз и крови. И вот с обеих сторон стали лихорадочно искать оправданий смерти. «Шедше убо научите вси языци земли Кресту их».

Мужественное причинение смерти, безбоязненное принятие смерти. Не путей к братству, а путей к тому святому во имя Бога убийству, которое бы обеспечивало победу себе.

Многих нащупываний мужества к смерти и исканий стоило Магомету, пока он сумел внушить своим «верным», что смерть на поле брани – б л а г о. Пафос религиозного гнева и якобы справедливого убийства он объявил как дар небес. «Они, нарядясь в золотые запястья, облекшись в зелёные одежды из штофа и атласа, будут возлежать на седалищах. Отрадная награда!» (Сур. XVIII. 30).

Как же этого удавалось достичь? Для этого Магомет освобождал пьяные элементы духа. Над миром видимым он воздвигал мир призрачный – опьяняющее эротическое привидение рая, для достижения которого не жаль отдать жизнь. И религиозные восторги испытывали они пред перспективой кровавого состязания с гяурами и пакибытия.

Происходило мифологическое удвоение мира: параллельно с реальным миром зажигалась в воображении легковерных масс иллюминованный рай в объятиях прекрасных гурий – место блаженного отдыха после трудов боевых.

Все успехи Ислама выросли на этом пути ИСКАНИЯ СМЕРТИ, каковое искание переживалось каждым правоверным.

Чтобы противостоять Исламу, и Христианство должно было ИСКАТЬ СМЕРТИ бесстрашной. Осудить трусливое цепляние за жизнь  эту грязную, найти, утвердить мужество к смерти.

Против Ислама одним учением о непротивлении злу насилием ничего нельзя было поделать. Прежде, до Константина Великого христиане городских Церквей хотя и храбро сражались в рядах Императоров, но, однако, они никоем образом не составляли душу военных предприятий Рима.

Теперь же на религиозную войну басурман христианство должно было ответить такою же религиозною войной во имя Христа 

 .۞

С мечом и крестом в руках должны были завоевывать всю землю.

Для чего? Для великой задачи Христианства на ней.

 А какая это задача? Чтобы отвечать на это, надо было иметь идею Праведной Земли. Лишь эта воинствующая идея могла сообщить своим исповедникам радость смерти на поле брани и внушить святой пафос наступлению единодушными рядами на прежних сарацин.

При первом же столкновении с Исламом оказалось, что Византийская Империя если и имела такую  и д е ю, то лишь в инкубационном состоянии и еще не родилась, если не совсем задавлена. У святых отцов, по крайней мере, её не было.

Поэтому только Лев Исаврийянин (еретик и иконоборец) и Ираклий, монофелит мог обрушиться с варварскою жестокостью на Сарацинов. С не меньшей варварской жестокостью происходили контрнаступления франков и испанцев против мавров на западе. И везде Христианство в величайших муках искало путей не только к пассивной блаженной смерти за други своя, но к тому состоянию, когда Христианин вместе с пророком Иеремией в святом восторге воинском  воскликнет: «проклят человек, удерживающий свой меч от крови».

Восточная Империя не сумела найти этого пути к смерти и пала под ударами магометан, сохранила только подвижнический идеал христианства. Запад же разрешил дело наподобие Ислама. Он тоже прибег к мифологическому удвоению мира. Епископы, нищенство, монахи фанатизовали нравы массы, организовав их в крестоносцев ополчения, создав рыцарство Пресвятой Девы, внушив им подобные же видения рая, но только не с гуриями, а в обществе Апостолов, и святых под кущами садов.

Так же окропляли святою водой мечи и стрелы, надевали амулеты, заделывали в рукоятку мечей Евхаристики, в кольчугах на боевых конях врывались в мечети, насильно превращали их в соборы и т.п.

В величайших страданиях все христиане искали путей к тому, как сделать Христово воинство.

Не сказано саранче: «о, в те дни люди…»

Но эти «к а р т и н ы  воображения», как в мусульманстве, так и в Христианстве манили к себе только пока смерть была далеко. Когда же она заглядывала в глаза, то картины рая убегали, ибо были не больше, как изваяния воображения, дымными пузырями. И каждый, мусульманин и христианин, умирал с оружием в руках на поле битвы, в последнюю минуту видел, что он проваливается в какую-то бездну. А сладость рая, которая манила все дни, убегает как дым и ложь, не сопровождает его за гробом. Вот что значат слова: ПОЖЕЛАЮТ УМЕРЕТЬ, НО СМЕРТЬ УБЕЖИТ ОТ НИХ.

Эта боевая смерть дается Христианству на иных путях.

В этом был свой хмель освобождения из темницы индивидуального бытия, радость избавления от муки одиночества и отрешенности. Победой зооморфной стихии, а не Богочеловека.

Жажда раздвинуться в несчетное множество, и ему чудились эти образы душ, роящиеся без конца и летящие на битвы по мановению его руки

Прижизненный метемпсихоз!

Никто не знал, где истина, не у кого было спросить. Оставалось допрашивать своего внутреннего человека. То, что испытывал христианин, похоже было на медленное действие внутреннего яда.

Сперва – только наружный ожог, чувство невыносимой боли для самолюбия. Потом –  рвота до дурноты; выворачивание всех своих внутренностей под давлением вопроса: которое откровение истинно?и др.

 В дальнейшем символы Апокалипсиса еще с большею правдой передают характерные черты воинственного крушения мусульманского, начавшегося в Аравии.

ПО ВИДУ САРАНЧА БЫЛА ПОДОБНА КОНЯМ, ПРИГОТОВЛЕННЫМ НА ВОЙНУ,

Проповедью о загробной награде за подвиг на войне и учением о предопределении была завершена фанатизация народных масс  в Аравии. Теперь не было сил удержать их от военных предприятий.

Кочевья и таборы Арабов в те дни представляли собой замечательное зрелище. Куда только доходила весть о новом пророке, всюду происходило одно и то же. Вчера равнодушные, ленивые – теперь вдруг становились воинственными. Вчера строптивые – теперь готовыми подчиняться начальникам. Вчера подавленные скукой и бессодержательностью жизни, мелочностью, враждой из-за колодцев и вычислениями долга родовой мести, Единого календаря – теперь охвачены были психологией общего табунного равенства и поставлены пред картинами яркими.

Теперь все эти люди точно по великой трубе  устремлены куда-то, пламенея беспредметно, рвутся за пределы родного горизонта, который вдруг стал тесен. Это воистину КОНИ. Они готовы ринуться в бой  по указанию того, кто вложит в уста их удила страха, и против тех, с кем вчера, быть может, жили мирно.

«Правоверные! Почему вы, когда было сказано вам: «Выступайте в поход (против Табука) для войны на пути Божием!», притворяясь утомленными, легли на землю? Если вы не выступите, то Бог накажет вас мучительною казнью» (Сур. IX, 38). (Здесь совмещены фрагменты из двух айатов. Вот как у Саблукова: «Верующие! Почему вы, когда было сказано вам: «выступайте в поход для войны на пути Божием!» притворяясь утомленными, легли на землю? Ужели вы здешней жизнью удовлетворяетесь больше, чем будущей? Утехи настоящей жизни в сравнении с утехами будущей ничтожны. Если вы не выступите в поход, то Он накажет вас мучительною казнью. Он заменит вас другим народом, и вы не сделаете Ему никакого ущерба: Бог всемогущ» (Коран 9:38-39). – прим. ред.)

И правоверные подымались с земли и шли…

Быстрое преображение это было изумительнейшим делом века того.

Что же здесь происходило с людьми?

Но здесь лица человеков воистину умножаемы были на конные души скакунов, приготовленных на бой, и терялись в этих конных душах. Конь для них становился высшим выражением подлинной человеческой природы, высшей мерой человечности. Он стал коэффициентом всюдубывания, поглощавшим личность, орудием государственного внутреннего надзора и превосходства и вернейшим пособником победному наступлению на врага. Конной тягой они делали всё далёкое близким, в напряжении конного бега, конной скачки воспринимали всё третье измерение пространства в его глубину. Конными прыжками побеждали и тяготение долу. Просто изумительно, что когда Магомет хотел изобразить полёты к небу, то даже и тогда он прибегал не к взмахам птичьих крыльев, чтобы достигнуть небесных селений, а к прыжкам самого быстрого скакуна. Магомет клялся конём быстроногим.

Подлинно саранча.

 И НА ГОЛОВАХ У НЕЕ КАК БЫ ВЕНЦЫ, ПОХОЖИЕ НА ЗОЛОТЫЕ, ЛИЦА ЖЕ ЕЕ, КАК ЛИЦА ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ

Благодаря опиуму и гаремам, мусульмане проводят всю жизнь в одной непрерывной дрёме.

Это новое религиозное воодушевление ни у кого из мусульман не оставалось на степени субъективной веры и дела интимной личной совести, а всюду с первых же дней становилось верою политической, с необыкновенной лёгкостью реализовавшей государство царства, активно завоевательное. Царственное достоинство, внедряемое новою проповедью в человека, делало для него государственную жизнь существенною потребностью. И Ислам всюду по-своему удовлетворял эту потребность, увенчивая ее высшее проявление человечности, но на самом деле это увенчание было ложное, обманчиво.

Если в каждом христианине открывался некоторый  новый придаток - возрожденный внутренний человек - то нечто аналогичное происходило и здесь

А на самом деле везде Ислам являл человека в венцах из презренной  мишуры, а не из чистого золота.

Объявлялось, будто войны ведутся во славу Божию, а на деле  это была ложь, ибо победы приводили  к неистовству и зверству, жадности, отупению, к пресыщению чувственностью, так что сами победители от всего этого скоро задыхались. Упорное своё противление Евангелию они выдавали за свою победу над христианством, а сами всё дальше и дальше уходили от Животворящего имени Божия. Такой же самообман происходил и дальше.

Каковы же были эти венцы?

Тщеславие удалью, доспехами, похвальба фаллической силой, богатством, гаремами, обоготворение оружия. Гордость своей объединённостью, своей способностью приказывать себе подобным и видеть исполнение своей воли другими – это ли не наличие царственной воли в мусульманах своих?

Но ни одной великой проблемы нравственной Ислам не понял, ни одного стремления к далёким целям человечества не поддержал, никаких живых тревог совести и высшего просветления, ни одной народности  великими силами духа не окрылил.

Всякая молитва есть как бы опознание человеком лица своего. Молитва есть, прежде всего, утверждение лица своего человеческого.

В молитве главное отличие  л и ц а  человеческого – это способность к личному отношению к Богу Творцу мира,  к молитве и восприятию откровения.

Казалось бы, что употребив(лено) столько усилий, чтобы в противовес низвергаемых языческим культам утвердить непосредственные отношения человека к лицу Аллаха, но Магомет всё-таки не создал богоподобия , т.е. лиц  воистину человеческих, среди своих последователей. Живой Бог любви не поселяется в сердцах. Молитва мусульманина – это только благородное славословие. Просить и каяться ему нельзя.

 Ислам создавал только самообман добрых отношений с высшими силами, правящими вселенной.

Аллах не терпит другого «Я» рядом с собою. Религиозный подвиг сводился к совершенному заглушению личного сознания, т.е. исступлению.

На этом внешнем уподоблении царственной человечности несколько раз в истории являлся расцвет мусульманской культуры в Персии, Мавритании, Турции, Египте, Тунисе через усвоение античной, желая затмить пышность Византии. Но блеск этих культур везде оказывался мишурным. Нигде он не мог быть долговечным и способным к углублению и развитию, ибо всегда был чужеядным.  Погибали от чрезмерных похотей, ибо строили на свободомыслии, заимствованном у Христианства.

И ВОЛОСЫ У НЕЁ, т.е. у саранчи этой, КАК ВОЛОСЫ У ЖЕНЩИН, А ЗУБЫ У НЕЁ БЫЛИ, КАК У ЛЬВОВ…

Думы длинные, непосильные тянулись из голов этих духовных уродцев, роящихся с чудовищной несметностью.

Длинные змеистые волосы у женщин – это такая запутывающая прибавка к телу дервишей, которая, прикрывая главу, лучше всего символизирует их пленничество у вещей мира, к которым они привязываются, цепко держимые им.

Это знак зависимости от мира, подчинения ему. Отсюда вынужденность совершать многое в качестве существа подчиненного. В аскезе Ислама нет и следа победы над миром. Пост днём прерывается оргиями ночью, когда они пресмыкаются в мерзости и блуде в гаремах своих.

В религиозном фанатизме ополчения велись такими дервишами, пленниками чувственности и страстей, с длинными, как волоса у женщин, непосильными темными думами, выходящими из головы и легко запутывающимися в вещах, - женственными душами, крайне легко возбудимыми и легковерными, галлюцинирующими и способными электризовать толпу. Сила внушения и психическая зараза обусловливались потребностью подражания, которая всегда и везде присуща женственным душам.

Изваяние воображения тут на основании одной улики, одного брошенного слова сразу овладевало стадным психоорганизмом, ведомым такими дервишными душами, а это стадо в мановение ока строили воздушные замки райской эротической жизни для себя и со злорадством предоставляло геенну для неверных. При чем, эти сны казались нисколько не менее прочными, чем сама осязаемая действительность и чем христианские обетования. Религиозно наэлектризованная толпа мусульманская не обладала никаким внутренним светом критики для распознания истины от лжи, объективного во внутренних переживаниях от субъективного.

Конечно, было там немало людей смелого решительного характера с сильным проявлением личности, с критическим рассудком, как гигант Омар, Абу-Бакр, Гамза и т.п.  Такие люди оставались чужды дервишному движению веры. Но они не могли не ценить этого движения, ибо оно давало им в руки готовый стадный организм, послушный, способный к большим военным предприятиям, может по первому их слову двинуться на дело смерти.

А для этого дела смерти у этих человеческих табунов с душою саранчи были действительно ЗУБЫ как у львов. Кровавая война против «неверных», гяуров, избиение их стало делом легко приемлемым  для религиозных руководителей  мусульманства. Их вероучение с его нелепостями овладевало массами вовсе не через школы, не через доводы ума и доказательства, а тем мистическим захватом и окрылением саранчовым, которое овладевало одинокою личностью и вдруг вливало ее сразу в готовый стадный организм коллектива с оскаленными зубами против всего, что противостоит им.

НА НЕЙ БЫЛИ БРОНИ, КАК БЫ БРОНИ ЖЕЛЕЗНЫЕ.

Фанатическая их твёрдость и бесстрашие, решимость действовать мечом, наступать делала мусульман, когда они были в массе, совершенно неуязвимыми для миссионерского слова учителей Христианства. Разумеется, когда мусульманин слушал Евангелие отделившись, отщепившись от массы, тогда он мог понять и спасительность нищеты духовной, и сладость прощения и  кротости, и нестяжания, целомудрия, мог раскрыть сердце для принятия сладкой раны веры в Христа Пострадавшего за грех мира и Воскресшего Сына Божия, священную рану веры Христовой. Но когда тот же мусульманин стоял в рядах этих налётных ополчений, этих духовных уродцев, самоуверенность точно металлической броней  ограждала его.  И все учительные воздействия эллинских, сирийских, месопотамских, коптских миссионеров того времени отскакивали от них как стрелы от стены. Теократическое положение, которое они занимали в  завоеванных странах над христианскими массами, не создавало в них никакой потребности в покаянии, никакой скорби о своем грехе и никакого сознания о  своем плене в сетях  з л а. Все стрелы учителей Христианства отскакивали от них, как от железных.

И ШУМ ОТ КРЫЛЬЕВ ЕЁ, КАК СТУК ОТ КОЛЕСНИЦ, КОГДА МНОЖЕСТВО КОНЕЙ БЕЖИТ НА ВОЙНУ.

Не в тиши молитвенного и подвижнического уединения готовились мусульмане к своим налётам на Христианские страны, а в открытых собраниях по всем мечетям. Каждое религиозное радение, которое, казалось, должно было бы на крыльях молитвы уносить к небу, было открытым призывом правоверных к истреблению гяуров. Мечети обратились в школы железной дисциплины воинской. По мечетям муллы, размахивая ятаганом над раскрытым Кораном, призывали правоверных подняться на гяуров. И ему отвечали лязг оружия и бормотание молитв.

Молва о присоединении толп бывших христиан в завоеванных провинциях, обращала очи недоумевающих и скорбных христиан в сторону очагов Ислама. Оттуда неслись угрозы и похвальбы своими победами.

И всё это  мировое  религиозное движение, обитавшее в Азии и Африке,  было ничем иным как приготовлением к войне против Христианства, и везде оно получило государственное выражение и защиту.

Божия райская лагерная жизнь у арабов глубоко изменилась. Пустые разговоры, азартные игры были запрещены. (Сур. IV, 102).  Страх Божий, строгое торжественное настроение, верность в исполнении порученного – вот черты, которые теперь преобладали.

Несколько раз в день лагерь обращался в гудящий улей. То раздавались бормотания молитв  (неразб. как  гудящий улей) среди бряцания оружия.

В мечетях не выпускают из рук ятаганов. Каждое религиозное собрание мусульман действительно было подобно приготовлению на бой.

«Они падали ниц на бороды свои, плачут и в них увеличивается благоговение» (Сур. 17, 109).

Ряды, выстроенные на битву.

У НЕЯ, т.е. у саранчи, БЫЛИ ХВОСТЫ, КАК У СКОРПИОНОВ, И В ХВОСТАХ ЕЯ БЫЛИ ЖАЛА..

Хвост – крайняя часть туловища сзади, обращенная не в сторону целей движения, а в сторону покидаемой действительности. В этой части существа их и был яд разящий.

Что значит это?

 Скорпион ночной хищник. Укушение его тем отличается от укушения иных животных, что оно не ограничивается лишь отторжением внешних периферических частей, но действие его распространяется вглубь  тела угрызаемого, и продолжает там свою внутреннюю пытку разрушения.Так и Ислам.

Поражения, наносимые им Христианству, вовсе не исчерпывались отнятием провинций и даже переходом целых народов христианских в Ислам. Тут было нечто иное. Эти внешние завоевания на самом деле были не страшны, ибо они легко могли быть в следующих веках (поколениях) заглажены такими кровавыми расправами и со стороны Христианства. Но яд сомнения в правоте дела Христова впускаем был  глубоко внутрь душ всех христиан. Отрицание Единосущной Троицы, отрицание Богочеловечества Христа, т.е. тех предвечных догматов, о нарушении которых христиане без ужаса прежде не могли и подумать – тут совершенно безнаказанно, и небо не обрушивается на них, напротив, имеют успех за успехом.

«От Бога зависят события» - самодовольно восклицал Магомет (Сур.VIII,46) (Айат полностью: «И вот, когда вы встретились друг с другом, Он показал их вам, в очах ваших, малочисленными, а в их очах уменьшил вас, чтобы Богу совершить событие, какому должно было сделаться. От Бога зависят события» - прим. ред.)

Вот конные полчища сарацин, совершив свой налёт, ускакали к себе домой. А христиане на Западе и Востоке с одинаковым раздумьем смотрели им во след, и видны были им только хвосты коней с дисциплиной фаталистов, уходящих ровными рядами. И тут-то  начиналась работа этого яда, точно из хвостов истекающая. И начинались внутренние терзания для всех, кто не имел печати Божией на челе, но числил себя Христианином, не имел в опыте блаженства познания нравственной победимости времени. Вот Христос и Апостолы учат, что они принесли откровение Духа Божия, а Магомет и его проповедники утверждают, что они дают полную и завершающую истину. Где  же правда? Победеносная религия Магомета есть очевидно истина? – истязательно допрашивали  христиане свою совесть.

Из Христианской Византии Ислам создал для себя на много веков предмет неустанных завоевательных предприятий. Каждый успех Ислама углублял эти муки, которые теперь сделались непрестанным фактором внутреннего опыта во всем Христианстве Востока и Запада. Известно, что под влиянием этих интимных пыток и публичных насмешек мусульман  возгорелись в Христианстве самые тяжкие и кровавые смуты борьбы идей – нашедшие себе выражение в системе иконоборчества, которое на два столетия  разделило Империю на два враждующих лагеря.

Православному царству  нанесен был сильный удар философскими теориями и практическими из них выводами, подвергши сомнению о  Божественном сыновстве И<исуса> Х<риста> и о Богородице.

ВЛАСТЬ ЖЕ ЕЯ БЫЛА ВРЕДИТЬ ЛЮДЯМ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ.

Самое мучительное, насильническое движение.

Этот таинственный срок, пять апокалиптических месяцев, нами будет вполне понят при истолковании общей тайны з в е р е й , описанных Иоанном позднее.

ЦАРЁМ НАД СОБОЮ ОНА ИМЕЛА АНГЕЛА БЕЗДНЫ. ИМЯ ЕМУ ПО ЕВРЕЙСКИ АВАДДОН, А ПО ГРЕЧЕСКИ АПОЛЛИОН.

В этих завершительных словах гороскопа  об Исламе и его успехах в истории вскрыта, наконец, природа его страшная, обреченная на гибель. Искренне религиозный в своих отношениях к Богу, рационалистический, на практике без малейшего углубления в сокровенные тайны внутреннего опыта, Ислам кончает срывом в бездну, полной нищетой, падением и гибелью народов, исповедующих его. Тут тоже, что и в мире сем Магомет. Страшное указание!

Магомет сам был пленником бездны. И он поверг в неё всех, кто пошел за ним.

Но что это за бездна?  Синее небо и пустынная земля, иссыхающая в тот трудный час «откровения», лежали пред Магометом осязаемыми реальностями, моря тут не было. Но в те  же дни в его душе открыла свой зев бездна третьей стихии, но не физической стороной своей, а своим неукрощённым духовным эквивалентом, имени которой Магомет сам не знал: открылась какая-то неукрощённая шевелящаяся реальность, не то водная, не то воздушная, которая стала клубиться пред ним, эта ужасная реальность, вызывая искреннее недоумение и страх его самого, перед которой он был поставлен своим внутренним зрением, заставляла его искать окрылений, чтобы на ней держаться. Стихия топкая, бушующая, подмывающая, уносящая и губящая всё, что не способно летать и плавать. Отсюда могло только родиться нечто налётное. Саранча.

Кто же этот Ангел бездны? Это Ангел, по образцу которого были созданы все плавающие и летающие животные в  п я т ы й  д е н ь.

Это Ангел – сам погибший и губящий других, ибо тайну нравственного укрощения бездны, сокрытую в подвиге Агнца, он по гордости своей не принял и ей не поклонился. И вот тут над адской бездной, которая открылась в Магомете, мелькнул этот звёздный лик, гордый и печальный. О, Аполлион!

(Абаддон, или Аваддон (ивр. אבדון‎, то есть истребление); греческий аналог: Аполлион (греч. Απολλύων), то есть губитель — в иудейской (а затем и в христианской) теологии — ангел (демон) истребления, разрушения и смерти – прим. ред.)