ЧАСТЬ ΙΙΙ. Гл.14. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ И ВАРВАРЫ

РО РНБ. Фонд 1000СОП.1968.30/2. Л.209-219

В двух схолиях, предложенных мною раньше, я старался разъяснить отношение Римской Империи к Ветхозаветному Закону и отношение её же к Христианству. Теперь мне предстоит другая задача: раскрыть отношение римской Империи к варварам – этим полудиким народам Севера, которым принадлежало будущее.

Но здесь я должен прежде разъяснить одно застарелое ложное мнение: будто Рим погиб от варваров.

Из пророческих гороскопов и видений Апокалипсиса, уже истолкованных мною, должно быть ясно, что причиной падения Римской Империи было крушение воинствующего бестиального гуманизма, происшедшее по причинам, которые лежали за пределами человеческого опыта и воли: Снятие Агнцем печатей вызвало к действию мистических всадников на конях, принёсших пагубу государственному человекобожию. Вот отчего пал Рим.

Роль варваров при этом была несущественная. Рим пал бы и без их нашествий: они воспользовались только его расслабленностью и справили по нём тризну кровавую. Каждому историку приходится быть свидетелем того, что последними героическими защитниками римского могущества явились именно варвары. Тысячами служили они в легионах, занимая там сплошь и рядом высшие должности.

Сам Стилихон (римский полководец, фактический правитель Западной Римской империи при императоре Гонории – прим. ред.), например, был вандал. Велизарий (византийский военачальник времён императора Юстиниана Великого – прим. ред.). См. Уэльса.

Как же понять тогда отношение Римской Империи к варварам? Эти отношения в эпоху могущества Рима не представляло собой особенного интереса. Тогда казалось, что это были обычные отношения владыки к побеждённым и порабощаемым. Но в действительности это было не так, нет.

Лучше всего в том можно убедиться из отношений Рима к тем же варварам в эпоху, когда военная мощь Империи иссякла, и свет греко-римской цивилизации начал гаснуть. Тогда пред глазами этих же варваров выступила с неотразимой обаятельностью всемирно-историческая идея Римского государства. Железом и кровью, вероломством и беспримерным хищным захватом Рим соединял под своею властью все древние культуры, расцветавшие вокруг Средиземного моря. И сам став наследником того, что было создано ими, сделал участниками в этом наследии и других. Рим, когда-то даровавший человечеству законы и принципы цивилизации, теперь, умирая, как бы выделяет из себя эту самую великую идею, свою душу. И она стала завоевывать умы тех же варваров без меча, а единственно силой своего обаяния.

Какова же была эта идея?

Это идея объединения народов и племён земного человечества, организованного для общей мировой жизни, осуществляемой воинствующим гуманизмом.

Но что представляли собой эти варварские народы? И могли ли понять, что трагедия Рима именно и заключалась в несовместимости этой великой идеи с гуманизмом?

Это было многочисленные тевтонские племена, пришедшие в Европу позже Греков и римлян и долгое время, безвестно для истории, скрывавшиеся в лесах и болотах северо-западной Европы. Римлян всё поражало в этих людях. Их огромный рост, грозные голубые глаза, рыжеватые волосы, могучая сила, жажда подвига, безразличие к смерти. Когда не было войны, они пребывали в праздности или охотились. Любимый напиток – испорченное подобие вина – пиво из ячменя. Ссоры за порогами постоянно оканчивались кровопролитием. Словом, это было жестокие детские люди, едва вышедшие из первобытного состояния. Почитая верность вождю священным долгом, они легко образовывали большие дружины, промышлявшие войной. Воображение дружины, вскормленное сказками о неисчислимых сокровищах и золотых дворцах города Рима, влекло их на военную добычу за Альпы. Неоднократно отбрасываемые за Рейн римскими легионами, они снова и снова устремлялись по военную добычу в пределы Империи. Удержать их не было возможности. В V, VI и VII веках вся Европа бороздилась волнами переселяющихся народов: с востока на запад и с севера на юг движутся стотысячные массы человеческие. Всюду слышалось одно и то же бряцание мечей и копий. И растрёпанные сарматы, вооруженные, голодные, завернутые в звериные шкуры, с луками за плечами, и готы, закованные в медные латы, – все с удивительным однообразием повторяли одну и ту же программу грабежа, поджогов, насилий, убийств и животных вожделений. Они считали всю землю своею, игнорировали стены и заборы, через которые перепрыгнут, не уважали никаких законов, говоря, что они выдуманы такими же смертными, как и они. Мужское население обрекалось на смерть, женщины обращались в рабство, золото и драгоценные вещи грабили. Это столкновение варваров с античным миром представляет собой поистине захватывающую и жуткую трагедию.

Два раза столица была захвачена – однажды (в 410г. – прим. ред.) Аларихом (вождь и первый король вестготов в 382—410гг. – прим. ред.) и 50 лет спустя Вандалами (в 455г. – прим. ред.), а вскоре затем и все западные области окончательно попали в полное распоряжение германских народов. Кругом стояли стоны нестерпимых мучений, и хищные птицы носились над этим местом рукопашных боёв.

В этих событиях принимал участие ещё один народ – славяне, хотя они действовали позади других народов, долго не выступая под собственным именем.

Но вот все варвары, кладоискатели, наконец, были умиротворены и осели на различных территориях в пределах Империи, не только по праву завоевания, но и вследствие жалованных грамот императора Гонория. Прежние неопределённые границы отвердели. Теперь они уже не смели нападать на соседние области, когда им вздумается, но оставались мирно на местах, которые были предоставлены им.

После того, как тевтонские племена в конце V века, овладев западными провинциями Империи, полагают там начало новым народностям, – славяне то же дело пытаются выполнить в VI и VII веках на восточных окраинах: они здесь также основывают ряд государств.

Являлся вопрос: неужели эти хищные человеческие стаи могут когда-нибудь сделаться доступны свету цивилизации?

Таким образом, в роли главных деятелей теперь выступают на переднюю сцену истории народы тевтонские и романизированные германцы и славяне, которых совсем не знала древность, но которые теперь также пленяются великой идеей Римской Империи.

Что же нового принесли с собою эти народы?

Кроме необузданной жажды приключений, кладоискательства и мистического влечения к сверхъестественному, они принесли более совершенный общественный идеал и положили начало образованию новых политических форм, каких не знала классическая древность. Ни у одного народа сверхъестественное не охватывало столь много в повседневной жизни и не играло такой господствующей роли.

Античная цивилизация была исключительно цивилизацией городской и светской. Город с небольшим количеством земельных угодий, расположенных по соседству, представлял собой в истории Греции и Рима законченное целое, выше которого не подымалось политическое сознание этих народов. Образование более крупных государственных единиц в древности происходило не иначе, как через союз нескольких городов под гегемонией одного из них. Причём, каждый город, вступая в федерацию, сохранял свою суверенную самостоятельность и независимость в домашних делах. Даже всесветная Римская Империя долгое время представляла из себя подобный союз городов, находившихся только под высшим руководством наиболее хищной и сильной республики города Рима. Но и тогда, когда императором Каракаллой права римского гражданства были дарованы всем подданным Империи, – «римский гражданин» всё же был только римским горожанином и права свои мог осуществлять только в Риме. Здесь он получал от своих королей условную собственную землю за службу. Верховная власть у варваров опиралась на землевладение это, причём государь и помещики связаны были вассальной зависимостью, т.е. новое государство состояло из множества отдельных поместий. Всё здесь было построено на принципе личном.

С выступлением на сцену тевтонских и славянских племён городская жизнь, господствовавшая в древнем мире, теряет своё значение, и вместе с тем рушится этот античный строй мысли. Ни один из этих новых народов не обнаружил исключительной привязанности к жизни в цивилизованных центрах, а многие, напротив, выказывали явное нерасположение к ней. Попадая в город, они с тоской думали о соснах, дубах и кустарниках, раздвигаемых рогами преследуемых оленей, о свободе и о больших пространствах синего неба со снежными вершинами гор. Германцы любили грабить и жечь города, но не жить в них. Готы и Лангобарды, овладев Италией, расселились со своими дружинами по деревням в роли графов, баронов и простых дворян-помещиков, поработив вилланов местных. Славяне, заняв почти всю Элладу вплоть до Пелопоннеса, оставаясь теми же мужиками-общинниками, расселились в жалких самодельных хижинах по низменным местам, которые стали обрабатывать под пашни. Понятно, что римская цивилизация не могла оказать на них того чарующего влияния, которого не избежали почти все варвары, знакомившиеся с нею. К тому же городская культура античная не могла пленять варваров ещё и потому, что Рим был в полном упадке. Римляне, поднимавшиеся некогда до высшей степени государственной и гражданской энергии, на которую только способен человек, теперь не сохранили и следа прежних доблестей. Это уже были выродившиеся поколения. Деспотизм, неисцелимое себялюбие, их корыстная и отвратительная старость и бессилие слишком бросались в глаза свежим молодым народам. «Мы, лангобарды, саксы, франки так презираем римлян, что не знаем большего оскорбления для врага, чем назвать его римлянином, так как имя это обозначает для нас высшую степень малодушия, низости, жадности, разврата, – одни словом, всех пороков» – так говорил Лиутпранд восточному императору Фоке (Луитпранд, епископ Кремоны (962-972) «Посольство в Константинополь» - прим. ред.). Напротив, о варварах у свт. Сальвиана мы находим такой отзыв: «Они взаимно любят друг друга, а почти все римляне друг друга преследуют, многие римляне бегут к неприятелям, ибо ищут у варваров римского человеколюбия, так как не в состоянии переносить варварскую бесчеловечность у римлян. Они предпочитают жить свободно под видом плена, чем быть пленниками под видом свободы»… До пресыщения искушенные во всяческой игре жизни.

Такая разительная противоположность этих двух миров имело огромное влияние на весь последующий ход истории новых народов.

Следствием преобладания городов в древности было то, что ни греческий народ, ни римское государство никогда не могли достигнуть национального объединения. Ни одному философу, ни одному государственному мужу и в голову не приходило, чтобы весь эллинский народ, который населял обширную и непрерывную территорию с прилегающими архипелагами, мог соединиться в одно политическое целое. Это чисто персидская идея.

И наоборот, город Рим, завладев всем известным тогда миром и как бы включив этот ORBIS TERRARUM в себя, вовсе не ассимилировал с собою другие племена в одноязычную нацию. Рим образовал только прочную державу, а не единую нацию, и римского народа мы напрасно стали бы искать в Римской Империи, хотя имя его – SENATUS POPULUSQUE ROMANUS (сенат и граждане Рима – пер. ред.), и слышится беспрестанно. Государство, повторяю, в классической древности обозначало не народ, не нацию, а город, т.е. общество людей, живущих в одном месте, окруженном стенами. Ни отечества, ни государства в нашем смысле тогда люди не знали. Отечеством для афинянина была не Греция, а Афины, как отечеством для римлянина был Рим, а не Италия.

Иное понятие о государстве сложилось у тевтонских народов и славян. Они никогда не знали исключительного преобладания городов. Эти народы, безымянные массы, в которых заключается основа всяких исторических переворотов, как бы минуя города, прямо сумели перейти от родового и племенного быта к национальному политическому строю. Таковы союзы лангобардов, т.е. народа «с длинными копьями», вандалов, франков, саксов, бургундов и других. Расположившись по деревням в пределах Империи, когда старые римские города, многократно опустошенные, лежали в развалинах, эти союзы к IX веку уже начали складываться в главнейшие западноевропейские нации, существующие доселе: таковы Галлия, Германия, Франция, Италия, Англия, Склавиния …

Около того же времени, т.е. в IX и X веке выступают и славянские племена в качестве сформированных национальных единиц. Таковы: Болгарское государство на Дунае, Паннония у Карпат, Моравия, Ляхи на Висле, Русь по Днепру.

Одни из этих государств скоро распались, трупами их питались новые; на месте их возникли новые, многие усвоили чужой язык и совершенно ассимилировались с другими. Лангобарды латинизировались. Франки и Вестготы, Остготы слились с галлами и кельтами и романизировались, Славяне германизировались. Монголы болгары ославянились. Славяне эллинизировались. Но, тем не менее, из системы этих государств рождается новая Европа, которая теперь начала сознавать себя равноценной античной.

Теперь государство опиралось на национальное чувство, в нём находит твёрдую опору, политическую самостоятельность и отождествляется с ней. Новое государство – это уже не город, а непрерывно огромная территория, населённая людьми, говорящими на одном наречии, живущими по одним обычаям, отличающимися одной наружностью, общим оттенком характера и сплочёнными под одною властью в многомиллионном национальном чувстве. Теперь у всякого миссионера явилась возможность обращаться с проповедью Евангелия не к отдельным личностям, как это было в городах в первые века христианства, а к целым народам в лице их власти. Понятно, что через это воспринятые формы христианства сразу же приобретали национальное и государственное значение. Так, арианская ересь стала национальной верой многих германских племён: остготов, вестготов, вандалов, лангобардов, норманнов, бургундов… – судьба их определилась судьбою арианства: умерло арианство, исчезли с лица земли и эти народы. Напротив, франки и саксы, принявшие католицизм, крепнут вместе с ним и подымаются на мировую высоту. Так же и славяне, принявшие греческий кафолицизм на греческом языке совершенно огречились и лишь учинили перевод на славянском языке, стали расти и набирать силу.

Ещё никогда жизнь человеческих обществ не испытывала столь глубокого переворота, как в эту эпоху. Поэтому с полным правом мы должны видеть здесь грань, разделяющую всю историю человечества на два великих отдела: древний и новый. Древний период оканчивается разложением и гибелью греко-римской цивилизации светской и так называемым «торжеством православия» в церковных делах Византии. Новый – открывается распространением христианства среди варваров и выступлением славянских и германских племён на первое место и постановкой в их истории великой хилиастической проблемы – «Града Божия».

Какова же могла быть роль национальности в христианстве?

После завоевания Константинополя мусульманами и ниспадения греков с учительной высоты явился вопрос об избранном народе Божием в христианстве. Обладание истинной верой не может составить привилегии одного какого-нибудь народа. Истина может быть только вселенской. Поэтому от народа, сделавшего истину основой своего национального развития, потребуется в истории подвиг неоднократный – пожертвования своим национальным эгоизмом. Народ этот должен будет положить душу свою, если захочет спасти её.

{На обороте листа:

Варвары-разрушители не уважали ничего в Риме кроме Христа, но склонились пред его Церковью и иерархией. Они подняли и спасли престиж церковный, расшатанный ересями и нетерпимостью Соборов. Они залили своими волнами последние руины язычества и, покончив с античным миром и Римом, избавили Церковь от живучих и враждебных ей воспоминаний.

Под напором готов рухнуло всё, кроме Церкви. Она осталась единственным оплотом и авторитетом. И когда огляделась после первого страха, умела понять своё положение и решительно воспользоваться его выгодами. Церковь прекрасно сознавала огромность услуг, оказанных ей нечаянными северными союзниками. И вопреки всем бедам, какие Италия претерпела от нашествия готов, не относилась к варварам с ненавистью. Даже у такого римского патриота, как Августин, вырвалась фраза, что «не беда, если готы немного пощипали Италию». Поэт Сальвиан создал такую же апологию варварам в наставление Риму христианскому, какою некогда Тацит поразил Рим языческий. Историк Орозий утешает современников, что если Рим пострадал и уничтожен, то в отплату «РОМАНИА» [сила римского гения, римское начало] распространяется отныне силою веры по всему свету.}

Так для новых варварских народов явится в своё время вопрос: как, не теряя национального характера, освободиться от своего эгоизма и обособления и преобразиться в чин пред Богом? Избранный народ в Христианстве возможен. Но он призван будет не для соперничества с другими народами, и не для господства и первенства над ними, а для свободного служения всем народам и для осуществления в братском союзе с ними единого во Христе человечества, т.е. Града Божия.