Часть III. Гл.10.ШЕСТАЯ  ТРУБА

РО РНБ. Фонд 1000СОП.1968.30/2, л. 73-89.

Видения, показанные Иоанну по звуку шестой трубы, символизировали ряд новых бедствий, имеющих закончить испытание Эллинского (до 74 года) государственного Христианства. От кого же попущено было принять эти удары? И о чём это пророчество?

Это гороскоп о монголах. Теперь посмотрим, насколько исполнился он.

ШЕСТОЙ АНГЕЛ ВОСТРУБИЛ, И Я УСЛЫШАЛ ОДИН ГОЛОС ОТ ЧЕТЫРЕХ РОГОВ ЗОЛОТОГО ЖЕРТВЕННИКА, СТОЯЩЕГО ПРЕД БОГОМ…

И перед взором Иоанна явился некий жертвенник на небе, – то был вечный прообраз того алтаря кадильного, который стоял когда-то в Иерусалимском храме, и на котором сожигаем был фимиам, возносившийся клубами к Лицу Иеговы Бога Вышнего, в знак тайны о возносимости Плоти Грядущего в мир Мессии. Но, Господи, при чем тут монголы?

Шестая труба открывает ряд событий, имеющих решающее значение в круге  ш е с т о г о  д н я. На шестой ступени творения по слову Божию явились к бытию и животные, и человек. И тогда же человек дал имена всем животным и тем выделил себя от соприсущих ему иных тварей, и возвысился над ними. Поэтому по звуку шестой трубы здесь должна была быть намечена проблема отделения человека от соприсущих ему всяческих животных начал.

Но что могло послужить гранью, отделяющей истинного человека? – Откровение сынов Божиих, нравственная победимость пространства и нравственная победимость тяжести плоти. Это и есть тайна истинной человечности, сокрытая у алтаря кадильного, тайна Плоти, вознёсшейся на небо.

У этого жертвенника – четыре рога?

Это в соответствие четырем углам  з е м л и, на которых стояли виденные Иоанном пред тем Ангелы, державшие четыре притаившихся ветра, имеющие вредить земле. См.VII, 1-3. Там четыре угла земли указывали на её внечеловеческую объективность, и земля являлась как безцентричная ложному человеку, а не круглилась в его восприятии ни как плоский orbis terrarium, ни как объёмный шар.

С

В---!---З

Ю

Здесь явился четверорогий жертвенник, на котором должна была быть принесена главная жертва кадильная для отделения в Эллинском кафолицизме истинной человечности от всех животных начал и приобщение его к тайне нравственной победы над пространством и тяжестью, т.е. тайне объединенного «р о д а  христианского». И так как в Эллинском кафолицизме такой жертвы принесено не было, а как раз в то время было принято ложное решение проблемы о  р о д е  человеческом, – то здесь от этого жертвенника и исходили суд и мщение.

Когда же и где мог произойти этот грех Эллинского Христианства?

Ещё в языческие времена Греки и Римляне в высокомерии своём считали себя за всё человечество, а империю свою за объединённый р о д  л ю д с к о й, genus humаnum. После того, как Империя отреклась от мерзости язычества, как религии, это же понятие перенесено было и в Христианство. Но вот в Христианстве подвигом отцов Церкви установлен был кафолический догмат о Христе: «Во Христе Бог и полный человек соединены нераздельно и неслиянно».

И великая ложь эпохи была в том, что догмат этот был объявлен верою Империи, а сама Империя-то осталась прежней, она ещё более вынуждена была после возникновения мусульманства стать на завоевательный путь. Потеряв Сирию, Египет, Палестину, Африку, стесняемая в своих пределах с моря и суши, она не могла иметь иных мыслей, кроме мысли о войне.

Ничто так не чуждо христианству, как национализм. Никогда не земле ещё не появлялось учения столь воинствующего. Поэтому государство, ставшее к Церкви в такое отношение, как Империя, в будущем неминуемо должно стать всечеловеческим. Обетование Христово непреложно!

Но как руководители Империи смогут пройти сквозь тучи мусульманских стрел, достигнуть этой всечеловечности? Как расшириться на всю землю? Этот вопрос мучил всех. Для этого нужны только храбрые дисциплинированные легионы, своевременная уплата им жалования, надёжные наместники, неутомимые кони и крепкие колесницы для гонцов – вот и всё, что мыслилось ими, и вот о чём молились восточные патриархи.

Но великая ложь тут была в том, что это государственно объединённое человечество невольно выдавало себя за выражение истинной человечности и как бы за продолжение самой человеческой природы воплотившегося Слова, т.е. механическая победа над пространством и тяжестью прикрылась славой и таинственной святыней нравственной победы над этими всеразъединяющими категориями.

После перенесения столицы Империи в Константинополь, Эллино-христианский мир мнил о себе, что он теперь законченный целостный организм единого человечества – ORBIS TERRARUM, увенчанный крестом. И преемники Константина и церковные люди того времени думали, что этак объединенному человеческому  р о д у  для исполнения славы Христовой теперь осталось только покорять народ за народом то присоединением ко Христу, то оружием и географически расширяться и расширяться в беспредельное пространство по земле, ибо сказано: «и будет едино стадо и Един Пастырь» и «мужайтесь, Я победил мир».

Но Халкидонский догмат, в его государственном приятии, обязывал и самое государство преобразиться и творить своё расширение иначе: надо было совлечься механической победы над пространством, как животной лжи о человеке, и расширяться дальше и дальше уже не с оружием в руках, а с учением в устах каким-то иным внутренним деланием жертвенным, воздействовать на человечество, трансформировать его.

Завоевательная Империя с халкидонским догматом в качестве государственного исповедания – была величайшим диссонансом, выражала ли религию воплощенного Слова, принявшего человеческое естество и осязаемого?

Над ней всегда висел суд и упрёк о ложном решении задачи  р о д а  человеческого и угроза тех же возмездий, которые потрясали государственный гуманизм Империи до Константина. Вместо того, чтобы искать путей к участию в Его нравственной победе над пространством и тяжестью, дабы истаивая плотью, как фимиам кадильный, в Христе возноситься к престолу Отца Небесного вслед за Агнцем, они канонизовали механическую победу над пространством, с бешенством поклоняясь ей на ипподроме, безумно делящим на партии зеленых и голубых.

А плоть… плоть нежили в ванных, натирались благовонными мастями, прыскались духами, красили волосы.

Вот почему от этих четырёх углов кадильного алтаря золотого и исходил голос, руководящий судом и мщением против греко-римской Империи, возомнившей себя осуществлённой правдой о роде Христианском.

И УСЛЫШАЛ Я ГОЛОС ОТ ЧЕТЫРЕХ РОГОВ ЗОЛОТОГО ЖЕРТВЕННИКА, СТОЯЩЕГО ПРЕД БОГОМ, ГОВОРЯЩИЙ ШЕСТОМУ АНГЕЛУ, ИМЕЮЩЕМУ ТРУБУ: ОСВОБОДИ ЧЕТЫРЁХ АНГЕЛОВ, СВЯЗАННЫХ ПРИ ВЕЛИКОЙ РЕКЕ ЕВФРАТЕ.

Какие это Ангелы? Светлые или темные? Думаю, что светлые, ибо они служат для отомщения человеку за его ложь. И неоткуда не видно, чтобы они сами оставались причастны этой лжи.

Но причем тут Евфрат? «Великая река Евфрат» на всём протяжении человеческой истории играет решающую роль в антагонизме расовых политических круизов.

Вся история Европейского человечества разыгрывается по сю сторону Евфрата. В ветхозаветные времена Евфрат был границей земли обетованной и царства Давидова, т.е. вообще границей истинного богопознания. (Быт.XV,18,  Втор.I, 7). А там за Евфратом была полная свобода злу. Оттуда, из люциферианского Вавилона и тьмы звериной Ассирии шли все напасти на Израиля.

У Римлян Евфрат был тоже границей ORBIS TERRARUM-а, УНИВЕРС-а, его же не прейдёшь, только здесь римляне чувствовали, что они не предел, не универс, ибо за Евфратом жили парфяне и персы – эти непримиримые враги, которых никогда Рим не мог покорить и которые постоянно угрожали Империи.

И для Греков в ту пору интеллектуальных завоеваний Эллинизма река Евфрат также служила рубежом между Востоком и Западом, гранью, разобщающей народы не столько географически, сколько психологически, ибо она отделяла непереходимой чертой внутренний мир античных народов от скрытых пружин, движущих народами Востока: монголами, индусами. Ум Эллина, пожалуй, мог заинтересоваться монгольской скульптурой, живописью, песней, прирождённым наездничеством, верованиями, но дальше этого внешнего любопытства эллин не мог идти. У него не было сил умственно преодолеть этот извечный антагонизм рас и переступить границу, отделяющую его высококультурную душу от их примитивной души.

Словно вырвались на свободу демоны разрушений и насилия, чтобы разом попрать Закон, право, веру и верность, нравственность и благоденствие народов.

Здесь же указание на Евфрат, как на место лишения свободы этих Ангелов, говорит о том, что из глубин зарубежного бурного сознания объективной безцентричности земли изыдут теперь самые кровавые отрицания против извращённой объединительной всечеловечности, идущей из этого «нового Христианского Рима» по берегам Босфора.

И ОСВОБОЖДЕНЫ БЫЛИ ЧЕТЫРЕ АНГЕЛА, ПРИГОТОВЛЕННЫЕ НА ЧАС И ДЕНЬ И ГОД, ЧТОБЫ УМЕРТВИТЬ ТРЕТЬЮ ЧАСТЬ ЛЮДЕЙ. ЧИСЛО КОННОГО ВОЙСКА БЫЛО ДВЕ ТЬМЫ ТЕМ.

И действительно, над старым культурным миром разразился ряд ужасных событий, которым нет подобных в истории, которые превратили южную Европу в груду развалин. После этих войн, уничтоживших целые народности, Европа, истекающая кровью из тысячи ран, способна была воспринять христианство более полно.

Иоанну дано было увидеть живые лавины народов, двинувшихся из глубины Азии. Гунны, авары, болгары, венгры, печенеги, половцы, турки-сельджуки, татары – Земля дрожала под ногами этих конных полчищ.

От быстроты их движения римляне теряли голову.

Все эти наезднические племена, подымаясь из неведомых степей Азии, один за другим на протяжении десяти веков стали теперь обрушиваться на Христианский ORBIS TERRARUM, пока его не сокрушили.

Ясные маленькие умы этих народов менее способны были к принятию Христианства. Совершенно чуждые отвлеченного мышления эллинского и его пленяющих самообманов, племена эти набегами своими показали Византии, что они берут на себя бешенство механической победы над пространством в гораздо большей степени, чем партии цирка, раздирающие столицу. Они, эти наездники, неведомые дикари желтокожие, с приплюснутыми носами, узкоглазые – принесут греко-римскому миру отмщение за эту высшую против человека ложь. Они опрокинут в умах античных христианских народов ложно монополизированное понятие  р о д а  человеческого. Они покажут бессилие и пустоту, и софистику этого понятия и тщетность всех словесных концепций, обнимающих умственно все племена и народы. Человечества нет, это мёртвое море!

Ибо, вот тьма тем буйных конников будут наступать из-за Евфрата, всё предавать огню и мечу, устилая землю трупами, и заставят терять головы не только от быстроты конных ристалищ в цирках, нисколько не смиряясь пред этими политическими концепциями.

А ведь это тоже люди! Как примирить их с собою? Как ввести под кров е д и н о г о   р о д а?

Юстиниан построил стену каменную и тройной ряд крепостей, которые должны были защищать эту истину о человеке. Но это было детское решение.

Что же представляли собой эти кочевые наезднические племена? До сих пор греко-римская Империя знала вражду и мщение соседей, человека и то после того, как взаимные обиды у нескольких поколений успевали накопить много злобы. Теперь было совсем нечто другое.

Гунны в V веке, болгары в VII , авары – VIII , печенеги в IX , половцы в X, турки-сельджуки в XI, татары в XII, – все они поднимались вдруг, без всяких видимых причин или, по крайней мере, без таких причин, которые по своей значительности хоть сколько-нибудь отвечали бы значительности произведенных следствий, со всем табуном, с кибитками, с женами и детьми, и поднявшись в свой ЧАС И ДЕНЬ И ГОД, обрушивались на римский ORBIS TERRARUM, тюрьму законности, увенчанный крестом.

Народы рабствуют в оковах права.

Вопреки всякой логике, отвращаясь от того, чем обычно дорожит человек – от покоя, от мирной жизни, от удовлетворения потребностей, – они переходили через знойные пустыни, широкие реки, высокие горные хребты, гибли в пути и в битвах, – и всё это не для другой цели, кроме как оставить позади себя пирамиды из человеческих голов, видеть растерзанною жизнь людей, которых они раньше никогда не знали и не видели, и которых не  имели никаких оснований ненавидеть. Имена их вождей Атилла, Крум хан болгарский, Чингиз-Хан, Тимур, Батый, Мамай окружены сумрачным и кровавым ореолом

И точно в бреду выполнив некое назначение, снова впадали в прежнее ничтожество и безвестность до другого поднятия, столь же беспричинного и столь же гибельного для других, и столь же бесполезного и ненужного для себя.

ЧЕТЫРЕ АНГЕЛА…ПРИГОТОВЛЕННЫЕ НА ЧАС И ДЕНЬ И ГОД..

Чем же мы можем теперь объяснить эти набеги?

Эти нашествия нельзя объяснить недостатком пастбищ, которых было в Азии всегда гораздо больше, чем там, куда они двигались. Тут было некоторое исступление, которое вдруг начинало навевать на них пустое пространство степей. Пространство, как бездна, тянет в себя. Оно заманчиво и иногда лишает рассудка. Я духом – бог, я телом – конь. Кочующие племена от долгого монотонного созерцания бесконечности: за этим горизонтом – опять такой же горизонт, за тем опять другой такой же, и опять и опять, – накапливали в себе взрыв решимости найти конец земли. Тут играла роль смутная жажда чего-то неизведанного, психического, необходимого для нового оплодотворения духа.

И вот в свой день и час какая-то сила снимала преграду с воли, и народы эти вдруг охватывало неудержимое движение на Запад вперёд и вперёд за Евфрат. И тут показаны эти силы: Ангелы.

Это не были войска в государственном смысле, это были целые народы на конях, военно-организованные. Они подымались со своих мест, и, охватив такою же психической заразой соседние племена родственные, вдруг эти несметные орды появлялись на границе Римского ORBIS TERRARUM-а в свой день и час.

Эти народы и были показаны Иоанну – тайное строение их социального тела.

ЧИСЛО КОННОГО ВОЙСКА БЫЛО ДВЕ ТЬМЫ ТЕМ, И Я СЛЫШАЛ ЧИСЛО ЭТО, – говорит Иоанн.

Римляне не знали ни происхождения, ни числа этих неприятелей, которые, казалось, возрастали всё более и более. Если пересчитать всех этих людей и коней на протяжении веков, то это и составило бы 200 000 000.

Гунны первые открыли эту полосу бедствий. Вырвавшись из Азии, они раскинули свои становища на берегах Дуная в Паннонии. Оттуда подобно буре, стали низвергаться на провинции Империи без дорог, без хлеба. Всё исчезало в пыли скачки тысячи тысяч копыт и в дыму пожаров.

Надёжнейшие крепости Империи по Дунаю падали одна за другой то вследствие измены, то под страшным натиском. Наконец, и главные силы Империи были разбиты гуннами у Херсонеса Фракийского, т.е. Галлипольского полуострова. Слух об ужасных опустошениях распространился на все страны до Фессалии и Эллады, и сразу поставил сознание пред задачей о религиозном оправдании войны.

Семьдесят городов превращены были в развалины. Крепкие стены акрополей и портики были раскиданы, статуи исковерканы. Храмы и алтари были разрушены. Головы, руки, ноги, носы у богов отломаны, колонны опрокинуты, дома ограблены. Всё, что манило красотою, эллинское утончённое чувство формы возбуждало в этих варварах особенный пафос разрушения. Гунны угоняли с собой в плен целые толпы ученых, сановников, священников, женщин, детей. В столице власть билась в тяжёлых безнадёжных потугах отыскать modus vivendi с этим монгольским ужасом. Власть в столице занята была прениями Собора Халкидонского, раскрывающими догмат о Христе.

Скоро Атилла заставил следовать за собой многие германские и сарматские племена. Образовалась эфемерная держава, простиравшаяся на севере до Балтийского моря, а на востоке верховенство Атиллы признаваемо было родственными конническими племенами центральной Азии вплоть до Китая.

С гордостью взирая на свои силы, Атилла пламенел манией разрушения и мести против жалкой Империи, мнившей себя «всесветной». Бедные греческие Христиане дрожали в страхе в своей золотой столице, не зная, куда обратится теперь вся эта разрушительная сила: похоронит ли престол Императорский под развалинами столицы или бросится на Запад.

Провидение дало гневу Атиллы направление на Запад. И вот в год, когда Вселенский Собор торжественно заседал в пышных храмах в Халкидоне и определял догмат о воплотившемся Слове, в тот самый год с берегов Дуная дикие эти орды наездников Азиатских, усиленные ополчениями остготов, гепидов, герудов, толпами сарматов, по холмам и долинам Германии устремились на запад. Необозримая рать покрыла весь горизонт на громадном пространстве. Весной 451 года эти полчища переправились через Рейн, и у Марны на Каталаунских полях произошла великая битва Атиллы с Аэтием (Аэцием), стоявшим во главе Западно-Имперских сил. Число бойцов обеих сторон доходило до полумиллиона.

Аэтий устоял, но толчок, данный гуннами, был так силён, что послужил началом самой трагической эпохи, получившей название «великого переселения народов».

Общий уровень бедствий, одинаково обрушившихся на все классы античного общества, вызвал в чутких умах сознание печальной участи, общей всем людям. Над старым культурным миром разразился ряд ужасных событий, которым не было подобных в истории, которые превратили южную Европу в груду развалин.

На целые столетия население многих провинций, выбитое из своих гнёзд, обратилось в жалких беженцев, не имеющих где приклонить голову. Целые племена, раздробленные, не имеющие отечества, потерявшие всякую связь с землёй, совсем перестали существовать.

Это была страшная катастрофа всей оседлой улыбающейся культуры классических народов после принятия ими христианства. Чувство Божественных возмездий в судьбах народов охватило все умы и составило постоянный предмет  медитаций. Самое подлинное горестное скитальчество человека здесь «на земле» с исповеданием Халкидонской веры на устах, бессилие государственного меча дать защиту семье, очагу и хозяйству, – всё это совершенно перестроило восприятие мира и места человека в мире, и теперь не надо было истощать силы, чтобы убедить в существовании первородного греха.

ТАК Я ВИДЕЛ В ВИДЕНИИ КОНЕЙ И НА НИХ ВСАДНИКОВ, КОТОРЫЕ ИМЕЛИ НА СЕБЕ БРОНИ ОГНЕННЫЕ ГИАЦИНТОВЫЕ И СЕРНЫЕ.

Что значит это?

Конная победа над пространством, возведенная у этих наездников на степень лжеоткровения, служила для них источником пафоса и неуязвимости против христианской проповеди.

Огонь поядающий судов Божиих христиане видели в этих успехах.

Их лица с раскосыми и жадными глазами сияли жутким светом своеобразного героизма. Безропотно индивид здесь исчезал в несметных военных организациях без всяких обетований райского блаженства на небесах и без всякого обоготворения государства. Освещённые маленькими, неподвижными, беспокойными глазками жёлтые и желчные лица скуластые их пламенели мщением, ибо они чувствовали себя свершителями небесного гнева…монотеистического. Какое-то лжепреображение совершалось в них. Странные дикие слова, похожие на крики птицы. Атилла гордился именем «бича Божия». «Бог брани даровал ему победоносный меч» – утверждали в суеверном пафосе его сподвижники и гунны и германцы. Только это и составляло их огненную веру, их религию.

Тимур не знал ни шуток, ни смеха. Успех не веселил его. Веселие и радость античной культуры не заражали его

И подобно удушливому серному запаху они внушали христианам постоянные самоупрёки, от которых у них перехватывало религиозное дыхание молитвы. Мукой и обличением разило от всего этого на христиан, разрозненных, подавленных, обессиленных двоеверием обращавших великое огненное дело спасения  р о д а  человеческого в предмет словесных фокусов, в источник национального гордого самообоготворения, истощавших себя в борьбе цирковых партий.

Все эти народы не первобожные. Они имеют крепкую военную организацию, развитые военные искусства, монархическую власть, завоевательный дух. Народы конные.

У гуннов, аваров, болгар, печенегов, половцев, турок-сельджуков, татар, у всех этих наездников разрушителей, разделенных веками, нападавших на Империю, был до странности один и тот же облик зооморфный, о нравственности тут речи не может быть, тоже повторялось дикое могущество. И Иоанну был показан этот облик.

ГОЛОВЫ У КОНЕЙ, КАК ГОЛОВЫ У ЛЬВОВ, И ИЗО РТА ИХ ВЫХОДИЛ ОГОНЬ И ДЫМ И СЕРА

Человек свой животный лик присоединил к конской душе.

Эти орды конные, лютые на кровопролитие, с львиными челюстями, в полном душевном слиянии с конями, они побеждали пространство. Скачка делала их воинственными, кровожадными, неумолимыми. Снятые с коней, они тотчас же легко оставались жить мирно среди вчерашних своих врагов, сами не понимая, куда девалась их кровожадность. В следующем поколении разлошадинивались и способны были открыть сердца Евангелию. В бешеном же мчании распалялись кони, и свирепели всадники. Они внутренне душевно так были слиты с конями своими, что составляли с ними одно срастворенное жестокое существо, которому придавали свою хищно-львиную пасть.

ИБО СИЛА КОНЕЙ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ВО РТУ ИХ И В ХВОСТАХ ИХ, А ХВОСТЫ ИХ БЫЛИ ПОДОБНЫ ЗМЕЯМ И ИМЕЛИ ГОЛОВЫ, ИМИ ОНИ ВРЕДИЛИ

Нашествием своим монголы приводили в смущение даже таких сильных правителей Византии, которые их прогоняли. Показывая тыл, они хвостами своим, состоящими не из волос, а из как бы извивающихся змей с жалящими головами в концах, они «вредили» людям. Это значит, что эти орды при отступлении оставляли мучительное недоумение в умах христиан. Сила и в нападении, и в отступлении. Это испытание Божие открывало в душах источник постоянного великого беспокойства за будущее, сознания собственной беспомощности пред грозным и тревожным испытанием веры. Эти успехи невероятные вливали отраву жуткой эсхатологии в изнеживающую атмосферу эвдемонизма античного. Мысль может производить разрушение в теле такое же, как и яд. И ещё ниже опускали голову христиане, задумавшиеся о тайне кадильной, что такое высота, что долгота, что…

После каждого из этих набегов, уничтоживших целые народности, Европа истекала кровью из тысячи ран, но зато глубже и глубже восприняла тайну пространства и вогнутой перспективы обратной.

ОТ ЭТИХ ТРЕХ ЯЗВ, ОТ ОГНЯ, ДЫМА И СЕРЫ, ВЫХОДЯЩИХ ИЗО РТА ИХ, УМЕРЛА ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ ЛЮДЕЙ.

Почему третья часть?

Нашествием своим конные полчища монголов приносили гибель третьей части людей, или вернее третьей части в каждом человеке и так во всех. Ибо тут отнимаемо было третье измерение пространства, обрекая Эллинство Христианское на двумерное восприятие мира. У государственного эллинского Христианства отнималось нападающее движение завоевательное в качестве третьего измерения пространства: именно от себя к наследию славы ко всем народам земли и к странам и к вещам, ими обладаемым. Конец политической пластике животной. Пресеклось это измерение, и с тех пор эллинами не было сделано ни одного великого завоевания, ни одного географического открытия. Это измерение теперь осталось за монгольскими наездниками зарубежными.

А македонская династия?

Эллинское Христианство во имя своей Халкидонской веры ничего не могло предпринять в ответ. Ему осталось при двумерном восприятии только защищаться и воздействовать на человечество, трансформировать мир его, отдаться исканиям того пути, который не будучи механической победой над пространством являл бы собой, тем не менее, победу прочную и действенную и наполняющую землю.

В чем же эта победа? Неужели только в пацифизме, уступчивости, отдаче себя в рабство, всепрощающей любви отдельных личностей? Нет, тут потребен был родильный подвиг всей Церкви! Это путь крестный – взятие на себя вины за безбожие и равнодушие, жестокость, жадность народов, групп и людей, волнующихся у ступеней трона. Только тайна самораскрывающаяся космоса на этом пути могла быть сделана достоянием власти и вводила бы её в кадильную тайну нравственной победы над пространством и тяжестью.

Это и есть путь к исполнению проблемы  е д и н о ч е л о в е ч е с т в а, способный препобедить и Ислам, и дикое могущество монголов. На этом пути и происходит совлечение с ветхого человечества оживотнивающего гуманизма и всех звериных начал, таящихся в человеке и соприсущих ему. Но могло ли это свершиться в эллинском Христианстве? Нет, слишком там было много нераскаянного, скрытого язычества, поклонения своей былой славе, слишком много тут животной пластики.

Королевство Аттилы после него тотчас же распалось, т.к. все германские племена восстали с гепидами во главе.

Недаром Иоанн говорит: ПРОЧИЕ ЖЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НЕ УМЕРЛИ ОТ ЭТИХ ЯЗВ, НЕ РАСКАЯЛИСЬ В ДЕЛАХ РУК СВОИХ.

Христианство восторжествовало у классических народов, но от язычества остался сценарий и инвентарь, исполненный волшебной художественной силы. Всё строительство античных народов было самоуверенно и телесной радости полно, и к трехмерному пространству оно приковывало людей. В странах классической культуры внутренность домов и весь быт домашний представляли собой неисчерпаемые «сокровищницы» предметов искусства. Золотые украшения и запястья, серебряная посуда, медная утварь и оружие, мраморные статуи богов и героев, фонтаны и стены мозаики, деревянная мебель – всё это было украшено резьбой и чеканкой, художественным выполнением форм и благороднейших линий. И вот расплата. При двухмерном восприятии мира под влиянием победы Евангельского духа всё это казалось умершим, ибо внутренний стимул, т.е. оживлявший их демон форм, был побеждён. Умирающая античность завещала новому веку свои высшие идеалы и своих идолов – обожествлённую материю во всех видах своего вседовольства, своей спокойной гармонии.

И для нераскаянных поклонников красоты все эти тысячи бездушных предметов говорили иное. Счастливое прошлое дразнило их развалинами красоты, когда тайна её созидания была утрачена.

После падения язычества, как религии, язычество как светский культ внешних форм красоты удержал над многими душами ещё некоторую власть. Но после монгольских погромов везде в Империи подымало голову новое эстетическое идолопоклонство – вещам обожествлённой материи во всех видах. Это оно тихим шагом вкралось и в христианство. Рядом с чисто духовным, подвижническим Христианством явилось во всех городах новая вульгарная религиозность толпы с необузданным материалистическим поклонением всяким реликвиям: иконам, статуям, мощам, камням, крестам и т.п. Весь этот материализм бросал теперь свои торжествующие бесовские вызовы истинной Церкви.

НЕ РАСКАЯЛИСЬ, ЧТОБЫ НЕ ПОКЛОНЯТЬСЯ БЕСАМ И ЗОЛОТЫМ, СЕРЕБРЯННЫМ, МЕДНЫМ, КАМЕННЫМ И ДЕРЕВЯННЫМ ИДОЛАМ, КОТОРЫЕ НЕ МОГУТ НИ ВИДЕТЬ, НИ СЛЫШАТЬ, НИ ХОДИТЬ…

Эти слова с изумительной верностью передают главный соблазн болезни новой эпохи.

Это-то эстетическое идолопоклонство и не позволило эллинскому христианству найти путь к кадильной тайне о человеке, ибо приковывало человека всеми его внешними щупальцами к физическому плану мира и к трёхмерному восприятию вещей. Потому в Эллинстве вся борьба за землю, алкания плоти во имя жизни рода не получило высших оправданий. Защита отечества против Ислама и монголов обращалась и у Ираклия, и у Исаврийцев, и у Америйцев в простое убийство врагов, лечение недугов телесных – в чародейство, брак – в блудодеяние, торговля и всякий заработок – в воровство. Так завершается этот гороскоп об эллинстве:

…ИБО НЕ РАСКАЯЛИСЬ ОНИ В УБИЙСТВАХ СВОИХ, НИ В ЧАРОДЕЙСТВАХ СВОИХ, НИ В БЛУДОДЕЯНИЯХ СВОИХ, НИ В ВОРОВСТВЕ СВОЁМ.

И отступило видение от Иоанна.