Каталог файлов
Меню сайта


Форма входа


Категории раздела
Статьи Тернавцева [6]
Толкование на Апокалипсис [53]
Файлы с главами "Толкования на Апокалипсис"
О Тернавцеве [0]
Другие авторы о Тернавцеве


Поиск


Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz


  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0


    Приветствую Вас, Гость · RSS 29.03.2024, 00:59
    Главная » Файлы » Толкование на Апокалипсис

    Часть I. Послесловие к семи Церквам (второй вариант)
    [ Скачать с сервера (50.0 Kb) ] 22.10.2015, 01:41

    Часть I

    Послесловие к семи Церквам

    [Второй вариант]

    РО РНБ. Фонд 1000СОП. 1968.30/8, л.127-134

    Вот я изложил толкование седми светильников Малой Асии, посреди которых ходил  Господь. Я постарался изъяснить эту тайну прежде всего в малоазийском прогрессе в смысле одновременного сосуществования разных типов примитивного эллинского Христианства в Малой Асии в момент откровения Иоанну на Патмосе, т.е. в конце первого века нашей эры, но также и в смысле исторической очереди проследить δευτήρωσις-ы (от δευτήρος – вторичный, последующий, второй – пер. ред.) каждого их типа более широкого масштаба.(в более широком масштабе?)

    Церкви эти создались почти одновременно и в весьма близком соседстве друг другу. Но они как будто друг в друге не нуждаются, одна другую не питает, не согревает. Но, конечно, это только кажется. Таким образом, с первых дней эллинское христианство было едино, но не представляло сплошной однородности. Но чувствовало ли оно эту свою седмиричность? Эта изначальная разнотипность Христианства имеет чрезвычайно важные нравственные последствия. Она освящает индивидуальность церковную в языко-христианстве и побуждает бороться за сохранение своего типа и отстаивать свою систему религиозно-общественную, как узаконенную Самим Спасителем. Наконец, эта святыня многотипности городского Христианства объясняет нам причину неудачи в истории всех усилий, направлявшихся к так называемому «соединению церквей», ибо такие попытки в большинстве случаев движимы были преступным умыслом разрушить чужой мистический тип, заманить в свою сеть и поглотить его как ничего не стоющую лже-индивидуальность. Таковы были многие происки Римских пап.

    Однако это святое право на религиозную неприкосновенность своей системы не следует смешивать с индульгенцией на ересь или на раскол. Что такое представляет собой тип городского благочестия, – я надеюсь, что после всего сказанного мною о каждой Церкви и после общего введения к ним, – теперь ясно. Каждый тип имеет своё откровение о Христе, как Богочеловеке, таинственном Ваятеле этих Церквей и хранит это откровение через Ангела своего, т.е. серафическое священноначалие. Это Ангелические религии, которым не дано заповеди возвышаться, а лишь не падать, оставаться верными своей изначальной природе, где Христос говорит Ангелам, а не человекам.

    Не исчерпывалась ли этими эллинскими примитивами тайна седмисвещника? Мы знаем, что нет.

    Тайна светильников еще полнее подтвердится на их δευτήρωσις-ах. В дальнейшем развитии своём, как я показал, Христианство также представляло собой не непрерывно развёртывающееся перед глазами зрителя однотканное полотно с изображением одной и той же драмы, имеющей общий конец. Нет, история его являет собой смену с е м и  великих религиозных эпох с разными действующими лицами и с несходными концами. Но это те же семь самодавлеющих мистических типов, несводимых друг на друга, но расширившихся таинственной назидательностью каждого типа на гораздо более обширное поле жизни.

    Чудо тут в том, что люди из трухлявых костей да мяса дрянного, что пожить не успело, а уже испортилось, связаны в коллективы тысячелетние, тянущиеся через многие поколения на тысячу лет.

     

    {На обороте листа:

    Малоазийское Христианство, – странна судьба его.

    Плотно сидели там в многолюдных городах цветущие общины, насаждённые ап. Павлом, Петром, Иоанном и другими апостольскими мужами до конца I века. Во II веке эта Церковь была, несомненно, самою значительною, самой духовно оживлённою, наконец, литературно производительнейшею из всех.

    Но в III веке она как бы сразу исчезает из истории. Ни один факт, имеющий более или менее общее церковное значение, ни одно имя какого-нибудь писателя, ни одно название книги не показывает нам, чтобы там ещё продолжали существовать церкви.

    Очевидно, причина этой внезапной перемены заключается в том, что споры из-за празднования Пасхи, в котором мало-азийские христиане упорно отстаивали свою областную независимость против постановлений большинства церквей, закончились церковным разделением… Церкви Ефеса и Смирны остались вне взаимообщения со вселенскими Церквами. С отчуждением их от церковного мирового взаимообщения наступил застой в самой их жизни.

    Когда впоследствии Константин Великий достиг устранения этого почти забытого церковного разделения, то для этой поместной церкви уже было поздно. Она уже никогда опять не приобретала своего прежнего значения.

    Каждая церковь замкнута в себе и совершенно независима от других Церквей. Более того, Церкви разделены как бы непроницаемыми перегородками, которые делают немыслимыми сколько-нибудь значительными заимствования одной Церкви у другой.

    А Δευτήρωσις ?

    Также бесплодные попытки протестантов образовать «Евангелический союз» нескольких сродных между собой сект кончились бесцветным индифферентизмом.

    Протестантский принцип вседостаточности «невидимой церкви»…}

     

    Что же они собой представляли в истории, в окружении враждебного язычества, в пределах трёх измерений?  Чудо! Воскресший Он таинственный Ваятель этих церквей. Каждая из них представляет выход за пределы истории. Это царство абсолютного на каждой из ступеней исторических свершений.

    Они победу содержат и несут над материальным миром и приходят в мир иной, к личности Иисуса. В «мир сей» тут входят внешние силы иных высших миров, энергии онтологические (Ангелы и Дух Св. и Евхаристия и Крест). Равно как «из мира сего» могут быть выходы и прорывы в иные высшие миры.

    Они есть историческая действительность, но историческая действительность не есть замкнутая действительность, не есть тюрьма под железными запорами. Эти семь  перерывов нарушают (опрокидывают) все рационалистические учения (построения) о процессах истории и разбивают все так называемые закономерности рациональных социологий.

    Вокруг Церквей этих мир сей безбрежный, волнующийся, неверие в бессмертие, жадность к этому урывку земной жизни и похотливое отношение к земным благам.

    Каждый тип, завершаемый ангелофонией, отличаясь твёрдою законченностью духовного существа своего, как в примитивах, так и в δευτήρωσις-ах, одет в свойственные ему бытовые оболочки и отвечает сам за себя и в порядке одновременного их сосуществования, и в порядке последовательности, и над ними горит своя заря вечности. Но суть ли они теократия? Нет. В сущности это система душевных состояний, слагающихся в единый строй, с детским небом над собою, но воображающим себя необъятным. Он ограничен своими городскими стенами и представляет собой как бы замкнутый сосуд. Входя мыслью в каждую Церковь, мы испытываем какое-то волнующее чувство общения с новым миром, каждая из них даёт новое и расширяет прежнее, поясняет, ибо каждая из них среди окружающей тьмы языческой имеет своё духовное горение здесь на земле, свою утопию, и над собой зарю вечности, живёт неповторяемым кругом своих созерцаний, подвигов и опасностей, поёт о Христе свои песни.

    Строение каждой системы определяется не только наличным состоянием церкви, но и утопией, высоко сияющей над ним, т.е. не только характером общественно-церковного союза, который уже осуществлён, как плод религиозного брожения, а также и тем далёким заданием, которое горело лучезарным светом над данным церковным союзом в веках в лице своих избранников, лучших людей, к которым они так страстно хотели приблизиться.

             

    {На обороте листа:

    Конец времени и преодоление времени не будет во времени.

    Сошествие небесного Иерусалима никогда не произойдёт в пределах истории, её трёх измерений. Оно есть четвёртое измерение истории.

    Прославленная в Царстве Христа телесность не есть уже материальная физическая телесность: «Сеется тело душевное, а восстаёт тело духовное».

    Ни в одной из этих семи Церквей проблема эсхатологии не получает ясного и общеобязательного разрешения в форме догмата.

    Ожидание Царства Божия и конца мира завтра или послезавтра снимает с людей всякую ответственность и делает их пассивными.

    Отождествление Церкви с Царством Божием, с Градом Божием было ошибкой, допущенной Августином. Церкви эти ни в своих примитивах, ни в δευτήρωσις–ах не есть теократия.

    Все внешние известные теократические притязания разоблачены (разрушены) историей и не устояли.

    Роковой процесс секуляризации не одолел (Святыни) Церквей Христовых, как светильников, но он одолевает теократические притязания. Он разбивает великие религиозные утопии «священных царств» и «империй».

    Царство Божие не соизмеримо с какой-нибудь подзаконной общественностью. Свобода христианина в Духе Святом не имеет ничего общего со «свободой» анархической. И братство о Христе Иисусе – ничего общего с братством социалистических товарищей.

    В Царстве Божием нет никаких коллективов: в нём есть только личности разных иерархических ступеней.

    Вокруг них иллюзии прогресса, всеосвобождающих революций, безбрежности, социальной мечтательности о земном благополучии, бесконечно далёкие от истинной онтологии мира. В истории действуют оккультные силы.

    Глубина человека космична.}

     

    {Абзац перечеркнут:

    Но, к сожалению, в прошлом первоиерархи западного Христианства очень редко понимали это различие между правом на ересь и правом на сохранение своего типа. Желание навязать другим свой тип часто вело к величайшим бедствиям: к религиозным войнам, инквизиции, духовному убийству и множеству других преступлений. Вытекающее из самодовольства, скептическое высокомерное и невежественное отношение к иноверцам и ко всему иноверческому стало спутником чуть ли не всякого религиозного подъёма у христианских народов, и было главным двигателем самых мрачных эпох истории. Так подавлено было в 6-7 веках папскими проповедниками в Южной Италии, Сицилии, Галлии и Британии первоначальное христианство, которое было насаждено там по восточному типу из Малой Асии и имело свою славную историю, своих мучеников, например, в Лионе. По этим же знаком совершилось и вопиющее дело разделения Церквей на Восточную и Западную. Оно было подобно братоубийству, ибо обеими сторонами наложены были друг на друга «анафемы» и проклятия, и тем искалечена была в умах всего последующего человечества идея Единой Церкви. Так в древнюю вражду между латинами и греками втянуты были молодые легковерные варварские народы, которые собственно в споре между этими двумя духовными гигантами разобраться были совершенно бессильны. И ненависть, накопленная некогда, отражается до сих пор среди наших современников, продолжая в нас битвы, начатые тысячу лет тому назад. А между тем это же разделение могло совершиться иначе:  с полным признанием священных прав Востока и Запада на свою индивидуальность.

    Ныне мы вступаем в новую эпоху религиозной жизни с более глубоким прозрением. Апокалипсис станет живой книгой и будет руководить одними народами, повергая во прах другие. Понимание уроков этой апостольской книги положит начало иному отношению Церквей друг к другу. Здесь сама собой станет ясна граница с одной стороны между лже-учением, расколом, с другой – законным сохранением своего типа, как формы, которая освящена Самим Христом и вечно сияет своим светом на Его таинственном Седмисвещнике.}

    Эта система Церквей, этот же таинственный Седмисвещник – из чистого золота чеканной работы, – он горит дарами Святого Духа на тёмной земле и устроен симметрично. В центре и выше всех других подымает свой стебель и чашечку Фиатира – краса Церквей. Здесь жреческое стремление к исполнению Церкви Христовой на земле льёт свой яркий лучистый свет миру и служит как бы разделяющей вершиной между тремя типами Церквей до неё и тремя типами церквей после неё.

     

    {На обороте листа:

    Откровение о Седмисвещнике Церквей  осталось по преимуществу внутренним событием Малой Асии. Для Христиан же в Малой Асии – это был эпизод и весьма плохо понятый современниками, не только простецами, но и книгочеями и учителями.

    Доказать общехристианское значение истинного смысла этого откровения, его роль в качестве мировых типов, указывающих на формы благочестия в язычестве, инстинктивно поняли весьма немногие богословы. Эти Церкви совсем забыты. Это видно и для самих христиан первых веков Седмисвещник этот остался, прежде всего, Мало-Азийским событием непонятым и не имевшим никаких отголосков в сознании окружающих (так немногочисленны были его отголоски). Конечно, отвечал немым думам, вероятно, некоторых.

    Христианству еще предстояло проделать большую работу, (пройти путь, пережить многое) для того, чтобы пред ним с полной отчетливостью выступило всё громадное значение этих посланий Господа 7 Церквам из примитивов (Церквям святых). Христианство должно было ещё совершить величайшие перевороты во всемирном масштабе, прежде чем станет возможна окончательная победа его и воцарение на земле.

    Фактически каждый δευτήρωσις этих церквей осуществляется ощупью, неосознанно и потому не выдержанно, и, тем не менее, осуществлял свои типы, ибо таинственный Ваятель один и тот же. Ещё большее чудо в этих повторных расширениях.

    Впрочем, христиане были молоды, полны сил, находились в восходящей линии своего развития, имели перед собой будущее. И только теперь христиане, когда выросли, они обращаются к 7 Церквам, как к великому предуказанию, светящему из дальних веков, как к уроку для благоговейного понимания себя и своих границ, и своих обетований.

    Семь прободений в мир иной.

    Малоасийское событие давно уже вышло из узких рамок только одной Малой Асии и стало в δευτήρωσις-ах своих событием величайшей мировой важности, оказывающее влияние на всю историю человечества.

    Разобщенные провалами греха?..

    Все это не было враждебно отрицанию разумного…

    Поняли ли христиане всю ценность этих откровений? Следили ли они за этими церквами, всматривались ли в их жизнь? Создали ли собор епископов этих седми городов, как постоянное судилище, управительное учреждение? НЕТ.

     Насколько известно, даже и попыток подобных не было.}

     

    Ближайшими по ту и по сю стороны Фиатиры держат свои огни два положительных государственных Христианства – Пергамское и Сардийское. Это два типа религиозного действия о земле. Первое движимо преданием восточно-Римским, а второе – греческим. Следующие два типа – жертвенного света: терпения через грех и терпения за грех, Смирна и Филадельфия. Благочестие первой теплится серебристым светом, как страдание невинных; второе иссылает золотые лучи, как вольное принятие на себя вины – мессианская мука. Наконец, два крайних – сияние достигнутой истины: Ефес и Лаодикия. В Ефесе горит свет верности первым апостолам Евангелия спасения, а в Лаодикии свет верности вторым апостолам вечного Евангелия преображенного Христианства – (Исх.XXV, 31-36). Какой размах у ветвей: от начала христианство до конца мира!

    Каждый из этих светильников, как школа ангело-подобной добродетели, лучезарно светит миру среди пыльного дыхания этих городов. Христос Свою рукою в один подливает масла, на другом поправляет светильню, и во всех поддерживает пламень и властно сбрасывает нагар. Но поразительно, что все эти Церкви разнствуют друг от друга не своим отношением к Богу Отцу или Святому Духу, а только ко Христу.

    Но где же тут царство, «пришедшее в силе», где «Град Божий, сходящий с небес»? Сделалось ли царство мира сего, обнимающее их со всех сторон, Царством Господа Иисуса Христа? Нет. Царство мира вокруг них так и осталось царством мира.

    Если Христианство от начала своего было многотипно и представляло собой как бы венок городов религиозной культуры, то спрашивается: как оно не рассыпалось и не обратилось в поли-христианство? Как под давлением соблазнов и мёртвой тяжести окружающего оно не разбилось на множество враждующих толков и непонимающих друг друга церквей? Это зависело от того, что Христос не только открывал Себя каждой Церкви и давал ей откровение о ней самой, но и связал их друг с другом: поучение каждой Церкви заканчивается одним и тем же повелительным восклицанием: «Имеющий ухо, да слышит, что Дух говорит Церквам!» (Ап.II, 7, 17, 29; III, 6, 13, 22). Таким образом, Дух Святый, провещая правду о каждой Церкви, даёт разуметь, что слова Его относятся также ко всем остальным. У всех этих несокрушимых систем христианской жизни – один и Тот же Христос-Спаситель, который внутреннюю тайну каждой городской Церкви не оставляет закрытой для других, а возвещает во всеуслышание народов и веков. Вот почему  святые и праведники разных Церквей так легко понимают друг друга, не смотря на обособленность языка, эпохи и мест, к которым они принадлежали.

     

    {На обороте листа:

    Семь Церквей, словно перегородки, делят христиан между собой, препятствуя им объединяться.

    Они не положили конец религиозной вражде и фанатизму. Здесь показаны мистические достижения святых, и ценность откровения о Семи Церквах в том, что оно даёт возможность сравнивать внутреннюю сущность этих религий и понять их взаимную непримиримость, несоединимость.

    Святые здесь в грязи, и тут есть над чем задуматься. Жизнь от этого сделалась куда ценнее. Видеть моральное величие, вырастающее из грязных клоак и несправедливости. Подниматься самому и созерцать красоту глазами, залепленными грязью. Видеть, как из слабости, порочности и ничтожества вырастает духовная красота и вечная истина.

    Ангельскими Ликами здесь как бы поглощено человеческое в церквах.

    Соединение их путей, одинаково затемняло бы смысл их обоих.}

     

    Но вполне законен и другой вопрос:

    Если Христос открывал Себя каждой Церкви, и это Своё откровение возвещал другим Церквам, – то почему же с первых дней из простого со-существования в столь близком соседстве всех этих типов не получилось е д и н о й Теократии обетования, а так на протяжении веков они и остались взаимно непроницаемыми Ангельскими типами? Если бы от начала соединить все эти городские очаги веры и света, как слагаемые, – то неужели бы не получилась в сумме общая картина – тело Вселенской Теократии? Если бы срыть стены и рубежи всех этих Ефесов, Смирн, Пергамов, Фиатир и т.д., – то неужели бы не получилось сплошь одно кочковое поле голов, Единое Стадо с Единым Пастырем (Град Божий) и неужели над этим Христианством не исполнились бы  обетования, горевшие над ними от начала?

    В том-то и дело, что нет. Ни у одной из них нет государственного Христианства, везде оно остаётся проблемой.

    Во-первых, такое «соединение» через иерархии в трёх измерениях Евклидового пространства неисполнимо. Ибо никогда государственная власть Пергама, которая мнит себя чем-то большим, чем иерархия, и жрецы Фиатиры, духовные собиратели Сард, не помирились бы между собою. Эти Церкви есть нечто, что должно быть превзойдено. Чтобы победить их обособленность необходимо, чтобы над всеми ними явилась такая Правда и такая сила, которая, снявши с этих Церквей все их внутренние противоречия духа и все преграды земных интересов, вместе с  тем явилась бы исполнением мечты каждой из них. Царям она открыла бы путь к созиданию истинно христианского государства, иерархии дала бы вкусить от своих чистых стремлений к высшим святыням человечества; учителям – свет вечности, пробивающийся во временном. Эта власть должна была бы служить живым дополнением к тому безземному ангело-подобному познанию Христа, на котором покоятся все эти семь типов благочестия, дополнить раскрытием тайны о человеке, как источнике разъединения и смерти и паки нового единства всей твари и воскресения в Боге.

    Во-вторых, простое собрание, складывание семи городских Церквей не разрешило бы проблемы о Единой Церкви ещё и потому, что в религиозных переживаниях этих Церквей не затрагивается тайна о космосе. Христианин здесь проходит свой религиозный путь, будто он не человек, не богоподобный центр всего мироздания, а только странник в мире и, пожалуй, чужестранец. А между тем онтологическая тайна космоса назнаменована на человеке в его падении. Она же должна быть назнаменована на нём и в его возрождении. И когда это возрождение станет полным, – то засияет как нимб силы и веры, двигающей горами. Вот почему соединение Церквей не через разгадку тайны о космосе явилось бы только ломкой и смешением всех их и, пожалуй, извращением у них многих действительно святых черт. Тут необходимо не слияние этих ангельских Церквей, как слагаемых для получения суммы, а некоторое иное действо: синтез должен быть творчески дан Самим Господом.

    «Сердце чистое созижди во мне…»

    (что и обетовано во 2-ой части)

    Теперь станет понятно, почему Христос не устремляет городские Церкви эти к великим объединительным действиям, а скорее умеряет порывы их к расширению за пределы своих стен. Он мог бы зажечь с первых дней в них несокрушимую ревность к завоеванию общими силами всей арены жизни. А Он, напротив, по великому человеколюбию и безмерной мудрости Своей налагает на них цепи терпения и молчания. «Неправедный пусть ещё делает неправду, нечистый пусть ещё сквернится». Таков путь Его водительства среди языческих народов. Этот путь находится в полном соответствии с тем, что Он говорил ученикам при жизни: чтобы они подождали вырывать плевелы до общей жатвы, так как вместе с сорными травами они смогут повредить и добрую пшеницу. Здесь Господом должен быть явлен синтез, который больше суммы своих составных частей.

    Что значит это?

    Это значит, что в душах верующих всех этих Церквей Господь Сам готовит всеобъемлющий творческий акт – чудо, которое в своё время потрясёт землю, и явил начало теофании. На той же сцене истории, где идёт борьба с ложными охватами народов и племён, там явится решение проблемы об асийских Церквах, которое будет вместе с тем для них высшею ступенью жизни религиозной. Долго решение это будет возрастать в тайне, оставаясь лишь теократической возможностью, потенциалом, вызывающим смутные чаяния и восторженные надежды робкие. Но когда пробьёт час, – оно сверкнёт белым светом преображения, и, наконец, явится как Великий Жнец, Подобный Сыну Человеческому с серпом в руках, и совершит жатву всего двадцативекового посева Христианства в разных концах земли и оздоровит виноградники Божии, и поведёт ко Христу одни народы словом любви, а другие жезлом железным. Решение это в виде зрелого плода снизойдёт с неба, как радостное откровение о Граде Божием, объединяющем и вмещающем всю тварь через возрождённого в Христе человека в Боге. Это решение и положит конец непроницаемости Церквей.

    Мистические слепки этих мировых событий изображены в массивных символах второй части Апокалипсиса. Эта часть обнимает Ангельский мир духовный, всё человечество в кровавой загадке зверя  и космос – небо, землю и море и всё живущее в них, как тайну творения, раскрываемую в открывшемся богосыновстве человеков в противность царству Зверя. Эти видения переносят нас в циклы грядущих событий, останавливаются там, <где> начинается вечность, т.е. новое небо и новая земля.

    Настоящее толкование моё было бы неполно, если бы я в заключении не попытался ответить на последний и самый трудный вопрос: почему избрано было Господом именно с е м ь Церквей, а не шесть, не восемь, десять или двенадцать?

    Седмирическое число Церквей находится в соответствии с глубочайшей тайной о Церкви, как новом творении. Церковь есть явление Бога Живого в человеках, Творца в твари. И так как творение было определено к бытию в семь совершительных актов руки Божией, то и восстановление творения может быть исполнено также в семь раздельных актов спасающей благодати Иисуса Христа.

    Основная мысль домостроительства – это «Агнец, закланный от создания мира». Но положить Агнца во главу угла всего домостроительства оказалось возможным только потому, что от начала космос сложен Творцом в расчете на возможность восстановления его через искупление Бого-Человеком Агнцем.

    Такой взгляд на семь Церквей был бы справедлив, если бы можно было в последовательной смене типов этих Церквей провидеть эти семь творческих актов в том же порядке семи дней творения, как оно рассказано в книге Бытия. И вот я думаю, что некоторые черты седмиднева провидеть здесь можно. Поэтому будет глава об эсхатологии творения.

    Первый день – чувствуем в Ефесском языко-христианстве – Христос явил здесь Себя как всяческий свет: свет небесный – звёзды и свет земной – светильники…И отделил этот свет от тьмы: лже-апостольского γνώσις-а и Николаитства, к которому в сущности сводится всякий грех блуда языческого. В лице апостолов Он распростёр над тёмным языческим хаосом земли ангелоподобное небо чистой духовности. Но земля – цель апостольских воздействий – «шедще убо научите вси языци земные» – остаётся ещё не устроенной, безвидной, пустой. Апостольское Христианство явило себя здесь во всей своей противоположности с языческой действительностью земли. Христианство здесь было воистину небом чистой духовности и идеализма над топким хаосом языческих стихий и новым светом среди тьмы.

    Во второй день – в Смирне – посреди топкости и разъединения языческого и иудейского, готовых поглотить всё, созданное в первый день, т.е. всё искупленное от всеобщей власти греха, – явилась новая твердь – Христос, се Живый среди бездны губящей и среди смерти, надвигающейся со всех сторон. И твердь эта отделила Апостольский верх, который сиял над новым религиозным опытом верующих, живущих в юдоли земли.

    В третий день – Пергамском Христианстве – устрояется земля: суша отделяется от вод. Христианские части населения богоборной Империи собираются изо всех отдельных общин в Единую Церковь кафолическую, а не возрождённые части языческие, колеблющиеся и волнующиеся, точно море, сливаются в одно топкое собрание (бытие). И примирены они появлением гигантской растительности на земле – бесполой и бесцветковой – явлением великанов аскезы – отцов Церкви, которые соединили в себе весь рассеянный свет язычества, всю влагу, носящуюся над землёй и поднятую из моря в виде паров, и отдавали всё это на службу Церкви и Христианству, которое здесь уже живёт на земле питающей и кормящей и обитаемой.

    В четвёртый день – в Фиатирском Христианстве – Христос зажег на небосклоне истории солнце мессианских надежд. Теперь над языко- христианством засияли великие ожидания будущего торжества в истории – едино стадо с Единым Пастырем во главе. Блаженный век этот – цель истории, стал играть роль светила, во свете которого теперь стали оцениваться все дела и стремления человеческие и стали по-новому расцветать все цветы христианских добродетелей.

    В пятый день – в Сардийском Христианстве – созданы были твари летающие и плавающие, как заключающие в себе ангельское и животное истолкование тайны о бездне – механическую победу над тяготением. Ибо они, становясь священным воспоминанием, держатся над водами, что выше тверди, и над водами, что под твердью, но о земле решения тут ещё нет. Так и Церковь Сардийская знает Христа, как раздаятеля бесплотных духов Небесных и Держателя надземных звёзд, но о человеке и земле здесь Христового решения ещё нет.

    В шестой день – в Филадельфийском Христианстве – Христос открывается, как воссоздатель богоподобия в человеке на земле в его отличии от зверей земных. И действительно, здесь в Филадедьфии положено начало той истинной возрождённой человечности, которая послужит подножием Града Божия и вместе с тем является разрешением тайны о зверях и обо всём мире.

    В седьмой день – в Лаодикийском Христианстве – Христос почил от дел Своих на земле и для земли. Теперь Он открывает Себя, как Сущего Творца, вне Церквей, вне творения Своего, а как Царя пакибытия грядущего. Он – сидящий на Престоле в Царстве Славы, к которому устремлены все шесть дней творения Его, и обращаясь к Нему, они восклицают: «ей гряди, Господи!». И в Нём все эти дни творения, как труды, найдут, наконец, свой праздник в  субботу истинную и святую, вечную Пасху.

    Категория: Толкование на Апокалипсис | Добавил: ternavcev
    Просмотров: 360 | Загрузок: 7 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Бесплатный хостинг uCoz