РО РНБ СПб, Фонд 1000СОП.1968.30(1), листы  93 – 115.

ПЕЧАТЬ ПЕРВАЯ

Я ВИДЕЛ, ЧТО АГНЕЦ СНЯЛ ПЕРВУЮ ИЗ СЕДМИ ПЕЧАТЕЙ, И Я УСЛЫШАЛ ОДНО ИЗ ЧЕТЫРЕХ ЖИВОТНЫХ, ГОВОРЯЩИХ КАК БЫ ГРОМОВЫМ ГОЛОСОМ ИДИ И СМОТРИ.

Кто это повелевает Иоанну смотреть на землю? Это повелел шестикрылый гигант духовный, день и ночь восклицающий in exemplis (в напоминание, предостережение – пер.ред.) мистическим рыканием львиным о том, что божественна не всемогущая тварь, а всемогущ и всесилен Бог Саваоф, который был, есть и грядет, что Его могуществом смерть побеждена.

Во свете этого воинствующего откровения тварная мощь Римского человекобожия, считавшая себя «железной», но которая была основана на том, что никакого Бога нет, и возможно создать путем приложения одной жизни смертной к другой длительное бессмертие учреждения власти – должна была заколебаться и рассыпаться во прах…

И Иоанн по знаку этого Херувима стал смотреть вниз. И вот там на всем протяжении земли он увидел: КОНЬ БЕЛЫЙ И НА НЕМ ВСАДНИК, ИМЕЮЩИЙ ЛУК, И ДАН БЫЛ ЕМУ ВЕНЕЦ И ВЫШЕЛ ОН КАК ПОБЕДЕНОСНЫЙ И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ…

Кто же был этот всадник? – Это Апостольский лик, но не в его отношении к созидаемым общинам верующих, и не в его борьбе против иудеев и лжехристиан и против язычников, а в его отношении к человекобожию и императорской власти. Символ этот, как собирательное стекло, преломляя лучи беспредельного Солнца Правды – Воскресшего Христа, будучи наведен из наших дней на далекое умолкшее прошлое, воскрешает это прошлое и заставляет говорить…

{На оборотной стороне первого листа, карандашом

= Ждали, не захрустит ли песок под их ногами… Ах, красны ноги благовествующих истину.

= Тут решалась проблема в высшей степени важная, философская, гносеологическая: представляет ли собой власть Кесаря высшую последнюю инстанцию, к которой только и может апеллировать человеческая мысль, или же, напротив, сама власть нуждается в утверждении, утверждении Богом, религией и тем самым является не абсолютной, а производной? Очевидно, это вопрос теории познания. Теория же познания заставляет думать, что приоритет власти чисто фиктивный, что вся она основывается на таких предпосылках, которые могут быть поколеблены. Тогда на очередь становится другой вопрос, связать факт власти с откровением Христовым так, чтобы эта власть входила в него или как часть, или как материал, или как орудие.

=Тут идёт борьба с возведением в абсолют человека, с превращением его в человекобога или сверхчеловека… противопоставляя ему мировоззрение, подчиняющее власти высшему началу. Стрелы, стрелы, стрелы sagittae ignеae <c лат.огненные стрелы – пер. ред.>.

= Иногда они воображали, будто совершают воздушные путешествия bilocatio<быть одновременно в двух местах – пер. ред. >

= Павел постоянно намекает на свою физическую слабость. Он изображает себя человеком, который едва дышит, больным, истощенным и при этом робким, не представительным, не внушительным, не обладающим ничем, что производит эффект (1Кор.II,3; 2Кор.1,8-9; Х,10; ХI,30; ХII,5, 9-10; Гал.IV,13-14)}

Что же узнаем мы? В этих 20 словах выражена вся сокрытая от очень внешнего историка тайна Апостольского служения в его налетах на государственный гуманизм Империи. Меня некоторые готовы будут спросить: да были ли такие налеты? – Отвечаю. То, что нам не передано ни в посланиях апостольских, ни в книге Деяний и казалось навсегда утраченным, ибо сочинения ранних христианских писателей совсем мало оставили нам сведений об Апостолах, это здесь сказано и показано.

Какое же отношение имел этот конь белый к Апостолам? Подобно тому, как длинный преемственный ряд епископов каждой городской общины мистически связан был единым звездным Ангельским Ликом, чем создавалось бессмертие церковного предания здесь на земле, так и сосуществующее множество Апостолов мистически объединено было единым сверхчеловеческим ликом. Верховных апостолов самовидцев было 12, меньших 70, а малых, т.е. благовестников, без числа. Разойдясь в далекие страны, они больше в Палестину не возвращались. Но кто они были?

Это были не нелюдимые философы, не шепотные учителя тайн при закрытых дверях, не проповедники с постоянных кафедр. В каждом из них своеобразный человеческий лик вдохновенного свидетеля был умножен на некий энергичнейший двигательный коэффициент – конно-ангельской природы, который у всех Апостолов был один и тот же. Конь белый. И этим создавалось единообразие их действования в то время, когда они не могли даже

{На обороте 2-го листа карандашом:

= На земле появилось новое поколение таинственное, неведомое, никогда невиданное, для них нет государственных границ. Везде образуется вокруг них новое общество: лучше, чище, благороднее. Вестники Его везде уже в пути. Они обещают, что расцветут пустыни, дерево даст плоды. Да, садом будет Земля!

= В торопливых и весьма не художественных посланиях, где одна строка, одна фраза гонит другую, ведётся рассказ, словно его излагает, едва переводящий дух, истомленный быстрой ходьбой, ворвавшийся в комнату человек.

= Апостолы – чуждые настоящей политике – верили, что Империя приходит к концу, но они не видели будто бы необъятных ресурсов её…

=Кесарь это был путешествующий по Земле (Адриан) и знаменующий свой приезд благодеяниями

= Быстроногое заблуждение христиан завоевательное, странствующее

=Единство империи было предварительное условие всякого великого религиозного прозелитизма, отнявшего..

=Белоконный архангел – он вызывал…. Над ним заблестел ореол победы над роком, над волею судьбы.}

(л.3) обмениваться ни посланиями, ни живым словом правды друг с другом за дальностью расстояния. В других отношениях столь несхожие и по степени таланта, и по темам проповеди, и по месту действия, и по составу слушателей – в движении же это один стремительный лик. Ибо не слушатели искали их и не они созывали к себе слушателей, а сами двигались в неведомые города или шли к незнакомым людям, никогда не покидавшим своего домашнего очага, и, двигаясь, ощущали себя в мистическом подобии друг другу. Вот в чем Апостолов единоправие, о котором поет Церковь.

Бесстрашно беря на себя везде муку пространства, с непостижимой быстротой для тогдашних путей сообщения, точно движимые какой-то нечеловеческой силой, появлялись они в Малой Азии, Кипре, Македонии, Ахайи, Италии, Понте, Вифинии. В их посланиях мы встречаем много названий городов, но нигде ни слова об их живописном местоположении, ни о культурных особенностях жителей, ни об исторических типах. Как бы ничего не видя этого, они поглощены были одной мыслью об Иисусе. Учили о Нём уста к устам, всюду завязывая личные отношения с верующими, лично выслушивая исповедь каждого в грехах, отпуская эти грехи (Деян. ХХ, 31; 1Фес II, 11) именем Христа распятого и Воскресшего и повсюду зарождая в душах победу над смертью и подвигая на новую жизнь, озаренную дарами Святого Духа. «Шедше, убо научите вся языки земные» - этот завет Христа в них нашел своих подвижников.

Это было целостное многолюдное движение благовестническое, не знавшее передышки и устали, и именно движение, странничество, неистовое бегунство являлось настолько существенным в апостольском подвиге, что известный памятник начала II века Διδαχή τών δώδεκα άποστόλων («Поучение двенадцати апостолов»- пер.ред.) прямо говорит, что истинного апостола следует отличать от ложного по (л.4) тому, если он проживет на одном месте не более 3 дней. Можно себе представить стремительность учительной бури. Fugitivi (беглые, дезертиры – пер.ред.) – с язвительной насмешкой называли их враги (Лукиан). Разумеется, это требовало немалых жертв и от верующих. «В нуждах святых принимайте участие». «Ревнуйте о странноприимстве» (Рим.ХII,13) «Будьте страннолюбивы друг ко другу без ропота» (1Пет.IV, 9). Такие увещания показывают, что постоянно возрастающее требование гостеприимства бывало иногда в тягость некоторым общинам. «Ты как верный поступаешь в том, что делаешь для братьев и для странников» (3Ин.I, 5). «Мы должны принимать таковых, чтобы сделаться споспешниками истины» (3Ин.I, 8).

Вероятно, не раз сев на придорожных камнях, эти странствующие, не имея где преклонить голову, благовестники плакали: одежда их была в лохмотьях, лица - загоревшими на ветру, обувь изношена, ноги в крови, в болячках, а стадии пути еще растягивались далеко. Но вдруг подхваченные какой-то святой, ревнивой, нечеловеческой силой, опять вставали и, обтирая на ходу обильный пот, двигались дальше. «О, красны ноги благовествующих…»

Только это и делает для нас понятным, что в те дни путем устного слова и личного воздействия, при всевозможных препятствиях со стороны иудеев и всех философов, без всякой помощи со стороны каких-либо из существующих организаций, в столь короткое время весь языческий идолопоклонный мир был действительно пронизан точно молниями откровением о Воскресшем Христе, о бытии Единого Истинного Бога, и напоен чувством Евангельской радости близости ко Христу.

Что же это был за Всадник? И как он исполнял свое дело? (л.5) «Я принёс на землю не мир, но меч» - говорил Христос ученикам неоднократно. «Не любите мира и всего, что в мире», «Мир во зле лежит». «Хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу» - говорит Он по вознесении на небо ефесянам.

Непримиримая и радикальная борьба со злом, - этот завет с первых дней составлял душу христианства. «Продайте лишнюю одежду и купите меч».

Никогда еще от начала мира не появлялось среди людей учения более стремительного боевого завоевательного и дающее право требовать от верующего всяких жертв, вплоть до жизни во имя победы дела Христа. В каждом деянии Апостолов, в каждом послании до сих пор чувствуется этот воинственный пыл, который создавал тогда героев благовестия и учил не бояться никаких опасностей. «Мужайтесь, Я победил мир…» [В торопливых и весьма не художественных посланиях, где одна строка, одна фраза гонит другую, ведется рассказ, словно его излагает едва переводящий дух, истомленный быстрой ходьбой, ворвавшийся в комнату, человек]. Апостольский лик и был этим Воителем, скачущим на белом коне. Но почему конь тот был белый?

[Апостолы были люди арены, ристалища конного] Это быстрое мистико-конное движение из конца в конец Империи, создавая в сознании Апостолов и врагов их, ибо они везде, в сущности, иллюзию вездеприсутствия, не надмевало их и не ожесточало. Ибо не в этой всюдубывающей широте своих воздействий они полагали главную цену дела, возложенного на них. Другие религии распространялись обещаниями мифа, разжиганием фантазии, обманом, подкупом, лестью, ложным утешением в скорбях и потаканием страстям. У Апостолов было не так. Везде и всегда столь быстрое и обширное соприкосновение с действительностью надмевает, ожесточает и загрязняет или приводит к глубокому разочарованию в жизни. (л.6) А тут орудие всюдубывания – конь – оставалось до конца чистым, чуждым пороков, не запятнанным ни пустой жадностью к приключениям, ни жаждой мести, наживы, похотливых домогательств власти, ни погоней за славой.

Напротив, «Для меня смерть - приобретение», - восклицает Павел. «Мы не сильны против истины, но сильны за Истину» (2Кор.ХIII, 8).

И вот эти Апостолы, которые запрещали месть врагам и советовали лучше оставаться «обиженными, нежели обращаться к суду» (1Кор.VI,7), [чем больше путешествовали, тем больше видели зла], одерживают победу за победой, какие бы препятствия не стояли пред ними.

Но это была война не кровавая, а гораздо более тяжелая, именно борьба против религиозного заблуждения, магии нечестия и скотского распутства (1Фес.II,3; 1Пет.IV,3).

Вот почему конь, на котором Апостолы, пронизывая тьму века, перебрасывались от города к городу, сверкая серафической белизной, был подобен облаку серебристому, едва касающемуся земли. Не этот ли конноподобный Архангел перенес Филиппа чудом за 30 верст в Газу? Не он ли промчал и Петра сквозь стены тюрьмы в Иерусалиме? Павла в Филиппах? Кто из христиан и когда понимал так Апостольское служение? Церковь.

{На обороте листа карандашная запись:

Канон святым апостолам. Творение Кир.Феофана

Песнь 4-я, тропарь

«Навел еси на море кони твоя избранная, человеколюбче, злоречь воды возмущающая и всем разум твой истинный возмущающий..»

Составлен Феодором – Феофаном (братья) (начертоных) в ереси иконоборчества раздроблением челюсти ..(неразборчиво)

 и нею они пели

«Явльшеся сами якож стрелы острые изощрени, апостолы, вражи разменныя,

стрелы злобы моея ныне бугасите (бросайте - пер. ред.) и помышление мое утвердите»…

Канон Архангелам **

Песнь 4-я. Ирмос:

«Всел еси на кони апостолы твоя, Господи, и приял еси руками твоими узды их,

и спасение бысть еждение твое верно поющим: Слава силе твоей, Господи»

* Тропарь.

«Всел еси на Ангела, якоже на кони, человеколюбче, и прият рукою твоею брозды их, и спасение бысть еждение твое непрестанно вопиющим: Слава силе твоей, Господи»

** В «Минее общей» это в службе святым Ангелам}

Но как же творил свое дело этот конь? Как конь, он не раскрывал тайну нравственной победимости пространства, и, как конь, неустанным и стремительным движением своим как бы принимал и подтверждал механически-конную победимость пространства. Но принимал ее не как последнюю истину о мире, ибо нес на себе (л.7) проповедь о Воскресшем, в котором состоит нравственная победа над пространством.

Он нес Апостолов в самую толщу народных масс, где так трудно бывает пришлецу разглядеть отдельные лица. Здесь Апостолы сеяли совершенно неожиданное для язычников познание о Едином Боге и Христе распятом, иудейского первосвященника, не как мятежном Прометее, похитившем неба огонь, а как о Единородном Сыне Предвечного Отца, взявшего на себя грех мира и т.д.

Эти внушения, главным образом, были принимаемы людьми злополучного класса и массами рабов больше все λαός άγράμματος (необразованный народ – пер. ред.). Откровение Евангелия давало вкусить сердцам этих подавленных людей восторг духовного отпущения на волю. Ибо апостолы не только проповедовали «о» свободе, а созидали эту свободу, как новое бытие (1Тим.II, 2), так что для нас иногда звучит скорее иронией увещания Апостолов рабам и слугам, чтобы они продолжали по-прежнему повиноваться своим господам, ибо с первым прикосновением Христа к сердцу господ уже не было. Раб нередко бывал пресвитером в том собрании, где его господин состоял оглашаемым.

Это-то и было в уязвление государственной власти, которая вся держалась на порабощении не только телесном, но и духовным.

Государственная власть в человекобожной гордыне своей долго не замечала переворота, происходившего повсюду в низах народных. Когда же заметила, то увидела в сложившихся общинах не только смиренные святые нравы, но и новую независимую бесстрашную душу… и решила, что это бунт, устраиваемый этими «всесветными возмутителями», которые стараются вбить рабам какие-то бредни, которые слышатся в наших ушах до сих пор. С хохотом повторялись на всех ступенях власти крылатые слова, (л.8) что и у рабов завелся свой бог, какой-то Иисус, про которого говорили, что Он убит, но потом оказалось, что Он жив (Деян.ХХV, 19). Но хохот этот скоро превратился для Империи в стенания и слёзы.

Иоанну было показано, что белый Всадник тот вышел на арену как ПОБЕДОНОСНЫЙ И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ. Изумительные слова эти. Действительно Апостолы вышли на дело с воинственным пылом. У них была психология неукротимых завоевателей: сам ап. Павел – это был своего рода Тамерлан, не знавший различия между «хочу» и «могу». «Все могу в укрепляющем меня Иисусе» - восклицал он (Фил.1V, 13) после того, как основал эллинское христианство. Под конец же дней кроткому Тимофею он завещает: «преподаю тебе, чтобы ты воинствовал с нами как добрый воин». «Переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа». «Никакой воин не связывает себя делами житейскими» (2Тим.II, 3-4) – внушает этот умирающий воитель - Лев своим преемникам. – «Ибо мы, ходя по плоти, не по плоти воинствуем. Оружие воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь». «Ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (2Кор.Х, 3-5).

«Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего» (Еф.VI,12).

А кто же, как не человекобожная Империя была миродержателем тьмы века сего? Какая же это была борьба с властью? Словом. (л.9) Во всей истории умственных стремительных движений человечества нельзя указать словесной борьбы и агитации более радикальной, более святой и бескорыстной, чем эта борьба Апостолов. Они не брали с собой ни хлеба, провизии, ни денег, ни котомки, ни смены обуви, ни даже палки (Мр.VI, 8; Мф.Х,10; Лк.IХ, 3), ни воды в засушливые точки.

В те времена приёмы словесной борьбы были до крайности деморализованы. Повсюду философы, как псы, грызлись между собой, ругая друг друга острыми и отвратительными словами, с истинно языческой подлостью поносили и, высмеивая, устраивали западни друг другу. А тут – безупречность приёмов полемики, чуждые всякой грязи житейской и подвохов, своекорыстных расчетов и желания превознестись. Первое правило было отсутствие подготовленных речей. Святой Дух внушал проповеднику, что ему говорить в каждом собрании. Ни мести против иудеев, ни злобы, ни сарказмов над тупоумием и бессилием язычников.

«Александр медник мне много сделал зла» (2Тим.IV, 14),- вот, кажется, самое острое сетование, которое встречаем мы. Отовсюду гонимые, везде оклеветанные, неоднократно бросаемые в тюрьму, побиваемые палками римским ликтором, камнями иудеев, они не прибегали ни ко лжи, ни к клевете, ни к человеческому покровительству, ни к хитросплетенным доводам, ни к насилию, ни к махинациям через подставных лиц. Напротив, «не надейтесь на князи и сына человеческие, в них же нет спасения». Нельзя даже себе представить, чтобы эти люди в деле утверждения веры могли идти не прямыми дорогами и принимать на себя какие бы то ни были личины.

Никогда они не старались затемнить ум своих невежественных и доверчивых слушателей испугом пред громовыми откровениями, которых они были носителями. Напротив, они всюду разоблачали дурман магов, суеверие жрецов, лже-свободу гностиков – довольно вспомнить Кипр, Листру, Ефес,- и нигде не высмеивали языческих богов, что делали с таким легким сердцем поздние апологеты. «Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь превосходнейший», - говорит Павел (1Кор.ХII, 31), и, описывая чудеса любви, как самой верной завоевательной силы, он обнажает свое сердце. И свет его души прямо белеет сквозь его писанные слова, образуя над ним как бы стоящее зарево. Всё это (л.10) отвечало серафической белизне коня.

Но об этом Всаднике сказано, что вышел КАК ПОБЕДОНОСНЫЙ И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ…И ДАН БЫЛ ЕМУ ВЕНЕЦ… Похож ли был Павел на победителя? Он постоянно жалуется на свою физическую слабость, он изображает себя человеком изможденным, слабым, болезненным, жизненные нити которого готовы порваться каждую минуту (1Кор.II,3; 2Кор.I,8-9; ХI,30; ХII,5, 9-10; Гал.IV,13-14) и тем не менее, Малая Азия была колыбелью этих триумфов, и за 30-40 лет все низы Империи были захвачены новым учением: cинагогальные собрания, торжища, площади, места, где совершались казни, дороги, странноприимницы, притоны нищеты, военные лагеря, гладиаторские казармы, гребные галеры, невольничьи рынки, судилища, дворцы наместников в провинциях, тюрьмы, больницы и даже корабли, плывущие в морях…

Когда ап. Павел прибыл в Рим, то тамошние иудеи, жившие в Транс-иберийском предместье, заявляли ему, что «теперь об этом учении везде спорят» (Деян.ХХVII, 22). И действительно, в скором времени ап. Павел уже посылал отсюда привет своим ученикам в далекие Филиппы от «святых из кесарева дома» (Фил.IV,22), т.е. чертогов Палатина.

Но самая поразительная черта этого воинствования – это его ни с чем несравнимая по быстроте повсюдность… «Во всю землю изыде вещание и во все концы вселенной глаголы их» - писал ап. Павел христианской общине в Риме (X,18). «Не имамы зде пребывающего града» (Ев.ХIII,14)… «Горе мне, аще не благовествую»(1Кор.1Х,16). (Пс.ХVII,37): «Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои». «Задняя забывая, устремляюсь в передняя» (Фил.III,13).

Несмотря на то, что они большую часть пути проходили пешком, иногда едва влача сандалии от утомления per pedes apostolorum (с лат. ногам апостолов – пер.ред.) в мистической сущности апостольского служения чувствуется коническое начало, святое исступление быстрой скачки. (л.11) Таковы были эти странные огненно-язычные люди со шрамами на спине и с болячками на ногах. Говоря на всех наречиях, всегда поспешая из города в город, ко всякому являясь в страшный час душевного кризиса, они возвещали темным язычникам о бытии Единого Бога Отца Предвечного и о крестном страдании за наши грехи Сына Божия и Его победном воскресении из мёртвых во спасение всем народам. Целый цикл этих неслыханных вещей они передавали с такой прямотой, силой и ясностью, что у верующих волосы подымались дыбом от сладкого ужаса откровения. Без всякого уговора между собой, эти странствующие учителя везде выступали с поразительной согласованностью, как единый лик всаднический, скачущий на коне бела.

Но сказано, что этот всадник вышел с ВЕНЦОМ НА ГОЛОВЕ КАК ПОБЕДОНОСНЫЙ И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ. Как понимать это? В этом КАК слышится некоторое ограничение. Действительно, это ограничение было. Апостольский лик вышел на арену истории с полной верой в скорую победу. Это были пророки близкой кончины мира, «впрочем, близок всему конец»,- прерывает свои увещания ап. Пётр мало-азийским христианам (1Пет.IV, 7). «Дети, последнее время»- восклицает Иоанн (2Ин.II, 18). «Ибо немного еще и очень немного (л.12) грядущий придет и не умедлит» - писал ап. Павел евреям (Х, 37). «Пришествие Господа приближается»- уверял также ап. Иаков (V, 8).

Все апостолы думали, что довольно будет им огласить словом Евангелия главные города Империи, и задача христианства на земле будет исчерпана.

Всматриваясь в их дела и перечитывая их послания, никак нельзя было думать, что после них Христианству еще предстоит иметь почти двухтысячелетнюю историю со столь загадочной сменой эпох, размежеванных неожиданными катастрофами.

Вот почему об этом Всаднике и было сказано Иоанну, что он вышел КАК ПОБЕДОНОСНЫЙ И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ, а не сказано, что он «победил».

Так неужели же это сознание победы у апостолов было самообольщение? Неужели они были лжесвидетели? Нет! Сказано, что Всаднику тому был дан ВЕНЕЦ. Огненная проповедь апостолов быстро распространялась по всей земле, везде побеждая и все превозмогая. Величие этой победы можно себе представить, только измерив также и психологические трудности, которые стояли против них.

Язычников влекла красота, а они начертывали толпе слушателей для поклонения зрелище отвратительнейшее: распятого и изувеченного нищего – какого-то иудейского Раввина. Людям нравится то, что обещает чувственные наслаждения, а они звали язычников к (л.13) умерщвлению плоти и воздержанию, и лишениям. Люди жаждут успеха в жизни и торжества, а они поставили целые общины под постоянную угрозу нищеты и тысячи людей послали на мученичество. Для матерей в семьях они сделали этого «Царя Назарейского» и за тридевять земель жившего, дороже, чем собственные дети, для братьев дороже, чем все их кровные когнаты, для жен дороже мужей, для друга дороже всех вчерашних сотрапезников - друзей. Они с огненной стремительностью переворачивали верх дном все человеческие привязанности, все естественные связи и тяготения, веками укоренившиеся в человечестве; и, проносясь на белом серафическом коне среди этих душевных развалин, Павел восклицает: «Благодарение Богу, который всегда дает нам торжествовать во Христе» (2 Кор.II, 14),

( зачеркнутый абзац: и, действительно, когда его слушали эти вчерашние идолопоклонники, то у них дыбом становились волосы, вместо которых, казалось, воткнуты в голову пчелки, а сердца наполнялись трепетанием неизъяснимого восторга.)

От одних побед апостолы переходили к другим, не зная поражений. Апостольская проповедь по всей линии своей проникнута была чувством своего неизмеримого превосходства над противниками: в познании Бога, в молитве, в мудрости жизни, в мужестве духовном и физическом, в самоотвержении, в чистоте, в нежности, в умственном могуществе. Кто только противостоял им, - все должны были складывать оружие.

Бешеные интриги раненой синагоги, чужой язык, неведомая обстановка впервые посещаемого города, предания местных языческих верований, цепкие сети корысти, насмешки скептиков, обольщения чувственности, приманки чародейства и гнозиса, и, наконец (л.14) ни с чем не сравнимое и подавляющее обаяние государственного человекобожия Рима. Вот сквозь какие заграждения прорывался этот воинственный всадник.

Христианство с первых шагов заявило себя, как львиная вера, как религия силы, победы, а не бессилия и поражения, преодоления всяких противодействий, а не капитуляции пред лестью и безобразием жизни. «Попирать будешь василиска и аспида», не бояться ядов и наваждений – вот его путь. Недаром Иоанну снятие первой печати показал Лев.

А между тем, когда под конец апостольского века стало выясняться, что до полной победы Христианству далеко, то нам показано, что Иоанн зарыдал и много плакал перед Престолом Божиим. Вот почему про Всадника этого иначе и нельзя было сказать как то, что сказано: что он вышел КАК ПОБЕДОНОСНЫЙ. Это «КАК», однако не значит, что вместо победы Всаднику этому пришлось понести поражение, а то, что Всадником этим еще не закончена будет битва за то, чтобы царствовать миром соделался царь Господь Иисус Христос.

Чего же еще не доставало тут?

Если главная сущность учительного подвига Апостолов заключалась в родильных муках, то надо сказать, что этих родильных мук по отношению к власти государственной «самовидцами Христа» тогда пережито не было. Тогда не ясно было, да и возможно ли это?

Эти родильные муки в дальнейших столетиях будут пережиты всею Церковью, в целом её составе, как Женой, когда из страдальческих недр Ее родится подлинно-христианская Верховная власть, - «Чадо, имеющее пасти вся народы жезлом железным».

Теперь же, пронизывая сумерки умирающего язычества, Апостольский Лик носился на этом коне белом, и все битвы его состояли в словесном воинствовании против (л.15) заблуждения, неведения, лжи и всякой скверны. С первых дней христианства везде, и у апостолов и у верующей массы, чувствуется наивное убеждение, что победа достигнута будет только словесными ударами, без ближайшего столкновения с главным предметом борьбы, т.е. верными человекобожной Империи, без ударов меча, льющего кровь, красную теплую человеческую кровь, хлещущую из ран. Ибо самый предмет этого преодоления для Апостолов составлялся вне их, чуждым, точно в бытии этого Левиафана не были причастны ни они, святые ратоборцы, ни толпы уверовавших рядовых язычников... Человекобожная Империя… и «якобы» [ώς - нет в греческом тексте] побеждающий Всадник – вот две борющиеся стороны. Они в этом состязании были внешними друг другу. Но борьба между Апостольским Ликом и Левиафаном Империи не была такова, что все утверждения и все отрицания, вся истина и вся ложь были поделены между обеими тяжущимися сторонами.

Апостолы не только сеяли семена Евангельской жизни в общинах. Всадник этот имел ЛУК бранный и СТРЕЛЫ. «Я вложил…….,яко стрелы…..(неразб.)»

Это оружие, при помощи которого поле войны значительно расширяется. Оно служит для поражения врага на дальнем расстоянии. Что же значило это? Кроме ударов по телу, по имуществу, кроме стрел насмешки, сатиры, клеветы, есть стрелы убийственной правды.

Они разят далеко и высоко. Апостолы знали, что Евангелие и есть страшный меч… Оно - яд смертельный для противящихся; что, кто отвергнет его, Содому отраднее будет в последний день. «Кто не крестится, осужден будет» - ясное и острое знание этого до такой степени усугубляло в них благовестнический долг, что подобно стону вырывало из груди Павла восклицание: «Горе мне, если не благовествую».

(л.16) В неистовой скачке над неосвещенными Солнцем душевными глубинами множества существ человеческих Всадник белый непрестанно натягивает ЛУК и, как молнии, выпускал из него СТРЕЛЫ правды. И долго за спиной его бился всё ещё полный колчан. Но что это были за стрелы? Кому они наносили раны?

Эти стрелы – смелое учение о Божественном происхождении власти. Эту власть, впавшую в человекобожие, они, «не крестяще» и не «родяще», возвещали ей эту правду о ней. Хищных людей, которые в упоении атеизма держали власть, как нечто самобытное, закрывающее их от богов, они ошеломляли заявлениями, что власть их проистекает от Бога, и что особенно ужасно, - от Бога христианского, которого они – эти босые, загорелые, в заплатанных туниках, всюду изгоняемые – посланники-Апостолы. Нет слов, чтобы описать, сколько муки должны были доставлять такие заявления, открыто бросаемые дивным апостольским Всадником на всем скаку учительства в лицо и воинам, палачам, центурионам, судьям, эдилам, тюремной страже, наместникам провинций и кесарям.

Это было самое кровавое оскорбление, какими только можно было ранить этих людей, подлинные стрелы, пускаемые вверх по всей пирамиде власти и в мир на земле, над которой возвышалась эта пирамида нового Египта (Апок.ХI, 8) – стрелы огненные, ожесточающие, ибо они проповедовали религию, в которой личность этих титанов должна быть подчинена Богу.

Говоря языком наших дней, это учение было самым анти-деспотическим, самым радикальным, какое только можно было придумать. Не ясно ли, что это две системы политические, два совершенно противоположные и различные нравственные учения.

{На обороте л.16 карандашом:

Бог Евангелия.

Они проповедовали Единого Бога, который не есть Бог одной какой-либо нации. Это Бог всего человечества. Римляне же не веровали в возможность безусловной или всеобщей истины в предметах религии. Здесь веровали в свою верховную власть над миром и в мировое первенство римского государства. Они, которые покровительствовали в Египте, Израиле, Сирии, Палестине всем дозволенным религиям, и вот они охотно признавали право государства устанавливать и поддерживать их.

Римские власти ни коим образом не допускали, чтобы какие-нибудь религии имели в какой-либо степени последствия гражданские или политические. Они не допускали никакого союза в государстве, который не подчинялся бы государству, а подчинял себе государство.}

(л.17) Каждое подобное заявление, точно звонкопёрая стрела с зубчатым острием железным, выпускаемая из туго натянутого лука, летело далеко по небосклону общего внимания, достигая главнейших высот власти, куда личное слово апостолов не доходило, везде нанося им одни и те же раны, мучительные глубокие, кровоточащие, ибо существо власти они подчиняли высшему началу, обращая ее в послушное орудие. Подлинно Sagittaе igneaе (огненные стрелы – пер.ред.)!

Трудно описать единодушие и упорство, с которым Апостолы всаживали такие стрелы в этого истукана, виденного еще пророком Даниилом, на дальнем друг от друга расстоянии. Чуть ли не при каждом выступлении со сладостным и потрясающим словом о Христе Воскресшем в собраниях, переполненных верующими, они натягивали тетиву этого своего дальнобойного орудия, и все собрание следило удивленными глазами за полётом этих стрел, и видело, как они вонзаются в живое тело государственного гуманизма, заставляя его приходить в бешенство от ран. Потому-то первые христиане так легко принимали это странное учение, ибо с удовлетворением видели его ранящее победное действие, и, конечно, это учение не согревало сердце ни Кесарей, ни преторов, ни судей, ни тюремщиков, ни палачей, не открывало им двери спасения, а было только в рану им и в ожесточение.

Ибо эти апостолы величественнейший факт власти связывали с собою, и власть сходила как орудие в задачи Христова домостроительства. Сияющее зарево подлинного богопознания горело над общинами Малой Азии, во множестве (л.18) городов Востока и Запада, в Египте.

Это поражало человекобожных хищников власти именно в их чувстве всесилия. Ибо раз Бог есть для кого-то в Ефесе и Смирне, Фессалонике, Коринфе, Филиппах, то, значит, Он есть вообще. А с Ним придет и воздаяние Его. И вся пирамида человекобожия, опирающаяся на три материка Старого Света, шаталась, как мираж, готовая рухнуть.

Учение Апостолов о покорности «властям предержащим» - не было собственно евангельским. Оно не в цикле идей благовестия о Христе, пришедшем во плоти. Оно представляет собой пророческое объяснение доевангельского факта власти, которая была от Бога Отца. Подвиг Апостолов состоит в том, что на этот до-евангельский и вне-евангельский факт они наводили сноп мистических лучей Духа Святого, которыми освещали до корня этот факт. Раскрывая святую сущность государственной власти, Белый Всадник подводил ее под иго Закона Божия, исторгая ее из-под одержимости аморального Диавола.

Этим они подготовляли души к новой державе Христа, такой, которая должна быть в свой день и час подняться из-под развалин державы Кесарей.

Так в воинствовании этим учением у Апостолов было нечто от ветхозаветной сущности: они возвещают власти суд, а не благовестие. Потому-то они символизированы здесь в отдельности от своей собственно евангельской деятельности, как таковой. В этом видении они (л.19) взяты не как созидатели церквей и свидетели о Христе, а как сокрушители величайшей мировой твердыни лже-рода человеческого, Левиафана, противостоявшего Евангелию.

Некогда Бог говорил Израилю: «Ты у Меня молот, орудие воинское: тобой Я поражал народы и сокрушал царства» (Иер.LI, 20). Таким в дни новые в руках Отца Небесного стало апостольство: орудием воинским, которым Он поражает зверя, всемирный гуманизм богоборной Империи. И разве не топот этого серафического всадника и не свист стрел его слышится в словах ап. Павла, когда он говорил: «Мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем. Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь» (2Кор.Х, 3-4). В этом смелом заявлении ясно выступает профетический элемент апостольского служения, которое вовсе не исчерпывалось только Евангелием о Христе пришедшем. Апостолы действовали не только как благовестники, но и как пророки мщения Божия против темного наследия Вавилонского – Левиафана Империи.

Sagittaе igneaе et amarаe ex dalai manu Dei (стрелы огненные и острые, посланные из руки Бога – пер.ред.)

Учение Апостолов о том, что «сущия власти от Бога учинены суть» - от Бога, от Предвечного Единого истинного еврейского Бога, которого язычники давно потеряли и забыли, - казалось бы, что это учение совершенно новое, в высшей степени поучительное для самих христиан по сравнению с циклом собственно евангельских тем, (л.20) должно было вызвать гораздо больше расстройства и несогласий в рядах самих апостолов, нежели, например, вопрос о питании эллинистических вдовиц в Иерусалимской Церкви, или вопрос об обрезании в Антиохийской Церкви, или о разобщении на Агапах иудеев и язычников. Однако мы видим как раз обратное у апостолов Петра, Иоанна, Павла прямо и решительно. Даже у самих иудействующих апостолов Иуды и Иакова, если прямо не исповедуется, то явно чувствуется то же учение о покорности властям (Иак.III, 13-18).

Важно помнить, что сам Христос при жизни, судя по книгам четырех евангелистов, таких мыслей не высказывал и такого учения в уста апостолов не влагал. Политической тирании Рима над Иудеей Он не высказывал ни осуждения, ни сочувствия, а принимал её как факт: «чье это изображение?» Все внимание Его было исключительно обращено тогда на очищение душ слушавших Его иудеев, галилеян и самарян и подготовление их к принятию Царства Божия. Совет воздавать Божие Богови, Кесарево – Кесареви скорее подсказывает обратное, ибо тут между Божиим и Кесаревым чувствуется противоположение.

А здесь в противовес кровавой революционности иудеев, которая в те дни находила себе выражение во множестве апокрифов, - Апостолы, движимые озарением от Духа Святого на широчайшей арене orbis terrarum (земного шара – пер.ред), всюду воинствуют этим учением о Божественном происхождении власти, направляя эти стрелы против Империи.

Все показывает, что для самого Христа, когда Он посылал Апостолов учить «все языки земные», - эта сторона дела, быть может (л.21) и не выступала так ясно. Ибо все, что было за пределами Палестинского кругозора, стояло для Него как бы за завесой, как-то «остальное, что приложится», только после мало-асийского прославления и после того, как Он явился у Престола Всевышнего, Отца Иеговы и взяв из Его рук книгу о человеческой судьбе и сорвал ее первую печать, эта сторона открылась и Ему Самому. Вот почему Апостолы тут не могли быть названы «апостолами», как в ХХ главе Апокалипсиса, ибо они тут выступают не как Его послы и грозные проповедники, но как служители Иеговы Отца Небесного и действуют по знаку Херувимов.

Но неужели эти кесари не будут (не могли?) игнорировать этого учения? В том-то и дело, что нет. Среди накрепко порабощенных народов, прикованных цепями безбожия корысти, страха, тщеславия и развращения к престолу Кесарей языческих, Апостолы создавали тайное подданство иному Царю через голову Кесаря и прочих властей Империи, христиане несли свою молитвенную преданность народов к прободенным ногам Иисуса.

И опыт гонений скоро показал, что этих новых «мистов» исторгнуть из-под этой власти Человека Воскресшего нельзя. Из множеств кровавых случаев мученичества воочию становилось понятно, что Христос, сияя, царит в душах своих последователей гораздо прочнее, чем Кесари над своими подданными; недаром Он говорил: «Никто не восхитит овец из рук Моих». Поэтому иудеи вовсе не ошибались, когда, желая натравить власть против христиан, везде кричали: «они (т.е. христиане) поступают против повеления Кесаря, почитая другого царем - Иисуса». Тут действительно складывалась какая-то новая таинственная держава, которая в будущем имела подняться и развернуться во что-то ниспровергаемое при развале Империи.

Теперь же в то время как Кесари, чтобы поддержать расположение римской черни, прибегали к безумным тратам на зрелища, разорительной раздаче хлеба, денег, страху проскрипций и избиениям,- по слову апостолов тысячи язычников отдавали свои сердца во всецелую жертву Галилеянину без корысти и не по прихоти.

Гонители христианства от Кесаря до последнего центуриона, обличаемые в неправде человекобожия, десятки раз задавали себе этот вопрос: какие обольщения, какие неведомые дотоле меры пускал в ход этот «Царь Назарейский» в терновом венце с каплями крови на челе, какими чарами и какими приманками достигает Он этого? И не получали ответа. Мы же теперь знаем, в чем дело.

«Конь белый и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец и вышел он как победоносный и чтобы победить».

Переносясь через моря, через горы, через реки, из конца в конец всесветной Империи, апостольский лик, не знающий себе равных по силе слова и величию духа, проповедал Нового Властелина – Господа Иисуса Христа, от полноты (л.23) Которого призывали всех получить волнующее о Его победе над смертью откровение о том, «что око не видело и ухо не слышало» (1Кор.II, 9) и как только кесари, наместники и судьи Империи, привыкшие стоять в священной позе божеств, наталкивались на этот роковой для себя факт, - то тут наступал конец их абсолютизму и конец (gemyhu manumi - Gemini manus? – неразб.), тут начиналась какая-то иная вновь складывающаяся держава, ни для кого пока не ясная, но возжигавшая в правителях Рима неугасимый пламень властительской зависти. Ибо куда только они не обращали взоры, они видели, что вестники этого Мессии охвачены одною и той же страстью движения и везде день и ночь уже в пути.